Севастополь
Шрифт:
Вот оно – пустота. Непривычный после московских улиц простор, начисто лишенный жизни. Трудно представить такое в пределах МКАД, где идет непрекращающаяся война всех против всех, где на каждый клочок земли, на каждую груду кирпича, на каждую нору претендуют самые разные кланы, племена и расы, не говоря уж о злобных мутантах, не спрашивающих ничьего разрешения.
Все эти мысли мгновенно сдуло криком Зигфрида:
– Сзади!
Они едва успели среагировать. Слава инстинктивно кувыркнулся вперед, и, издав сдавленный крик, развернулся, одновременно выхватив из-за пояса «Глок». Отличная реакция – он начал стрелять, еще
Секундой позже своего зверя пришлось уложить и Книжнику. Сам он понял, что в руках у него арбалет, только увидев два болта, торчащих из головы и туловища твари, дергающейся у его ног.
Непонятно, как хищникам удалось подкрасться так тихо, но, похоже, они давно шли по следам людей. Это явно была стая, и пока не было ясно, насколько крупная. Зигфрид не стал дожидаться, пока сородичи убитых монстров проявят себя, и, выхватив меч, сам вышел вперед, внимательно глядя по сторонам.
– Наверное, их только двое было, – предположил Слава.
И тут же, словно ниоткуда, сразу три монстра бросились на Зигфрида. Зрение не могло подсказать, откуда они вынырнули, помог разум.
– Они сливаются с почвой! – крикнул семинарист, глядя, как вест расправляется с голодным зверьем. – Они как хамелеоны – их просто не видно на поверхности!
Еще пара ударов – и разрубленные твари перестали представлять собой какую-либо угрозу.
– Смотреть в оба! – отрывисто бросил Зигфрид, вертя головой и готовый отбить нападение. – Давайте-ка отсюда подальше.
Группа едва успела отойти на десяток шагов, как земля и камни вокруг зашевелились, и к трупам убитых зверей потянулись их «проявившиеся» сородичи. Чавканье, хруст костей и утробный рык возвестили о начале пиршества.
– Ну все, мы им больше не интересны, – усмехнулся Зигфрид.
Книжник кивнул.
Однако, пустота здесь обманчивая. Людей здесь нет, верно, но это не значит, что можно, позевывая, разгуливать по внешне спокойным равнинам. Этот мир слишком голоден и скуден, чтобы быть уверенным в собственной безопасности. Нельзя забывать, что ты в первую очередь – кусок мяса, ходячий бурдюк с питательной массой, и лишь во вторую – разумное существо. Да и настолько ли разумен сам человек, если большая часть знаний и усилий он направляет на удовлетворение тех же потребностей, что и остальные живые твари – набить брюхо и размножиться?
– Интересно, долго ли они здесь ждали добычу? – произнес Слава. – Места здесь такие пустынные, непонятно, на кого охотиться. Раз в год бродяги, вроде нас пройдут, да и все…
– Есть существа, способные не жрать годами, – сказал Книжник. – Просто впадают в спячку – пока условия не изменятся. Может, эти такие же: покуда ждут добычу – просто сливаются с местностью и спят, пока запах не учуют или не услышат звук.
– Скорее всего, так и есть, – согласился Слава. – Неприятно как-то знать, что в любой момент на тебя могут броситься…
– А что, у вас в море безопаснее? – спросил Книжник.
Слава покачал головой:
– Это другое. В море я иду, как на бой, специально собираюсь, готовлюсь. Во время погружения я готов к любым сюрпризам. Да и не
– Можно! Ко всему привыкаешь, – отозвался Книжник и поразился легкости собственных слов.
Ведь еще не так давно он сам задавал Зигфриду такие же вопросы. Ведь он, кремлевский семинарист, вырос в относительной безопасности, под защитой ратников и крепких стен. И пусть жизнь всегда была сурова и скудна, но зато стабильна и спокойна. И уже тогда он, юный семинарист, понял, что не стабильности и библиотечного покоя он ждет от жизни, а движения, борьбы, схватки. И теперь, бредя по пустынным и опасным землям, ничуть не жалеет о собственном выборе.
– Вот ты сам – сорвался из дома, взял и отправился к черту на рога, – продолжил Книжник. – Неужели ты не хотел на мир посмотреть, себя испытать?
– Нет, – Слава покачал головой и странно поглядел на семинариста. – Чего мне почем зря себя испытывать?
Тут Книжник и понял главную разницу между ним и этим парнем из далекого южного города. Он, Книжник, что ни говори – всего лишь искатель приключений, романтик, у которого голова набита всякой дребеденью, почерпнутой из книг. Все, что он собой представляет, создано им самим по образу, нарисованному собственной фантазией, срисованному с книжных картинок, с примеров знакомых ратников, да и с того же Зигфрида, чего скрывать.
А Слава – он такой, каким вылепила его природа. Его способности, его взгляд на окружающий мир, его внутренняя сила и храбрость – они не созданы неким усилием. Они естественны и полностью соответствуют тому миру, в котором приходится жить и бороться за существование этому парню. Именно поэтому он чувствует себя не в своей тарелке на непривычных городских улицах, в этой чуждой ему природе. Но он никогда не струсит и будет драться до конца даже там, где не имеет привычных преимуществ, как в знакомой морской среде.
Он такой, какой есть. Настоящий.
И это то, чему всегда будет завидовать семинарист, пытающийся примерить на себя чужую шкуру. Потому что природу не обмануть, не переиграть. Природа всегда была куда лучшим художником, чем человек. И остается либо продолжать жалкое подражание, либо смириться и принять себя таким, какой ты есть.
Книжник мрачно усмехнулся. Свой выбор он сделал. Пусть он сам – всего лишь жалкое подражание сильным, но это его собственный путь, с которого он уже не свернет. И его собственная сила – не в этих завидных природных качествах, на обладание которыми он никак не в состоянии повлиять, как не может человек выбрать себе родителей, расу, цвет глаз. Его сила – в самом умении преодолеть себя, изменить собственную природу, насколько это вообще во власти человека. Подавить природную неуверенность и страх, преодолеть слабость, сделать то, что в его окружении считается невозможным. Именно в этом его сила. И кто его знает, возможно, эта сила позначительнее той, какой с рождения наделяет природа.