Севастопольская хроника
Шрифт:
Десант на Крым пришлось отложить – над проливом свистел северо-восточный ветер и пьяно гуляла крупная волна, о высадке войск не могло быть и речи.
Генерал покинул причал, сел в машину и покатил по берегу пролива в штаб фронта. Глядя на бешено катящиеся валы, на белесую пыль, на туманную дымку, скрывавшую от глаз крымский берег, он сказал с грустью:
– А мы думали встретить Октябрьскую годовщину на крымской земле…
Как всегда, он сидел рядом с шофером. Слегка повернувшись в мою сторону, он рассказывал об обороне Севастополя, о последних днях ее, о своих горестных размышлениях во время перехода из Севастополя в Новороссийск и о том, что теперь мы повсюду гоним немца.
Я сожалел, что машину сильно подбрасывало на неровностях дороги, что мешало мне записывать.
После изнурительных боев у Керченского пролива генерал, как я уже писал, был отозван в Москву. Впоследствии он командовал 2-м Белорусским и 4-м Украинским фронтами. Войну закончил в должности начальника штаба 1-го Украинского фронта. Участвовал во взятии Берлина и в освобождении столицы Чехословакии, Праги.
Однако, где бы он ни находился, всегда думал о войне на Юге, где он в общей сложности провел больше двух лет.
После войны И. Е. Петров командовал Туркестанским военным округом. В 1966 году, уже после смерти генерала, горсовет Севастополя присвоил его имя одной из лучших улиц Севастополя.
Когда я сел писать об этом глубоко образованном, высокопрофессиональном полководце, интеллигентнейшем человеке, то ощутил, что кое-каких материалов мне не хватает. Помог Константин Михайлович Симонов, он предоставил в мое распоряжение стенограммы своих бесед с генералом Петровым. Беседы эти были проведены им уже после войны, в 1950 году, в бытность Ивана Ефимовича командующим Туркестанским военным округом. Я очень благодарен Константину Михайловичу за братскую выручку.
Много дала мне поездка в Севастополь в 1968 году. Я думал, что с годами впечатления теряют свой аромат и свежесть. Я не предполагал, что если бы я сел писать о Севастополе даже больше чем через тридцать лет, то все, что достойно памяти, и тогда сохранилось бы в ней, как рыбка, вмерзшая в лед несколько тысячелетий тому назад.
Вот и все. Теперь пора вернуться к войску, которое с тяжелыми боями идет к Севастополю, где еще сидят немцы и до появления на планах города улицы генерала Петрова должно пройти еще двадцать два года!..
Последний выстрел
…Третий день идет штурм. Танки, артиллерия, авиация обрабатывают склоны Сапун-горы. Моряки берут «на абордаж» Сахарную головку.
У нас, газетчиков, два автофургона: в одном походная типография, в другом выездная редакция газеты «Красный черноморец». Наша газета издавалась в Севастополе почти до конца 250-дневной обороны города. Ее много бомбили не потому, что она была важным для гитлеровской авиации объектом, а лишь потому, что под скалой, на которой стоял дом редакции, помещался флотский командный пункт – адмирал Октябрьский держал там свой штаб. А наверху рядом с редакцией в небольшом особняке помещался штаб ВВС Черноморского флота.
В общем, редакция нашей газеты была тогда вроде генерала Скобелева, в черной бурке, на белом коне: хивинские снайперы целились из своих мылтыков в черную бурку генерала, а попадали в белого коня…
Настал момент, когда в редакцию можно было проникать лишь ночью. Военный совет приказал редактору эвакуировать газету на Кавказ.
Около года газета пользовалась помещением и типографией бывшей «Курортной газеты» в Сочи. В Сочи не было никакой войны, но редактор, ссылаясь на военную обстановку, не разрешал своим сотрудникам купаться в море. На мое счастье, я большую часть времени был в командировках. В Геленджике и Кабардинке мы купались в свободное от бомбежек время, ни у кого не выпрашивая «добро».
Зато новый редактор, сменивший старого, обязал приказом по редакции всем купаться ежедневно, даже поэта Яна Сашина не освободил, хотя тот и не умел плавать. А когда редакция переехала из Сочи в Геленджик, редактор приказал по воскресеньям проводить соревнования на воде. Победителям выдавалась за счет казны чарка. Делалось это необычайно оперативно: тут же на берегу с четвертью в одной руке и лафитничком – в другой сидел начальник издательства и, когда жюри называло победителя, наливал ему лафитничек…
Дела давно минувших дней! Теперь мы возвращались на свою базу. До Севастополя рукой подать.
Бой не только не утихает, а еще пуще разгорается. Мы остановились в Алсу. Это недалеко от Итальянского кладбища. За Итальянским кладбищем – Золотая балка, а дальше высоты Сапун-горы. Там идет такая пальба, что кажется, и мухе не пролететь. Особенно силен натиск нашей авиации. Мне еще никогда не доводилось видеть такое количество самолетов на сравнительно небольшом плацдарме. Идут бои за Сапун-гору. Кажется, что гора скоро расколется от взрывов.
Место, где мы поставили наши машины, неудачное: здесь нельзя свершить подвига, но зато легко погибнуть – немецкие артиллеристы и летчики не знают, что здесь стоят редакционные машины, а не танки.
Со стороны Севастополя видны большие столбы дыма и высокие выбросы земли. Какой-то штабной майор из числа офицеров связи, подъехавший на «виллисе», говорит, что дым от танкера – он горит в Северной бухте, возле памятника затопленным кораблям, а выбросы земли на Сапун-горе.
До нас доходит известие – Сахарная головка взята моряками смелым штурмом, и командир отделения разведчиков старшина 2-й статьи Анна Балабанова уже водрузила на ней красный флаг. Танкистами совместно с пехотой взято несколько этажей сложнейших укреплений на Сапун-горе.
Проходит немного времени, и нам становится известно, что подразделение капитана Шилова водрузило красное знамя на Сапун-горе. С потерей немцами Сапун-горы нашим войскам открывалась дорога на Севастополь.
Дальше торчать в Алсу было бессмысленно. Поэт Григорий Поженян, бывший разведчик из группы разведки военного совета Черноморского флота в Одессе, теперь сотрудник нашей газеты, и я сговариваемся «оторваться» от наших редакционных фургонов. Мы должны написать об освобождении Севастополя – у каждого из нас много связано с его именем. Наш начальник подполковник Юдин дает «добро».