Севастопольская страда (Часть 3)
Шрифт:
– Вы как будто умышленно хотите забыть, что на правом их фланге стоят совершенно свежие части, - досадливо морщась, отзывался на это Горчаков, но Вревский, безупречно сидевший на лошади, отличался тем, что выражение лица его не менялось, как бы ни относился к его словам главнокомандующий: на нем плотно лежала застывшая маска почтительности.
– Так или иначе, Михаил Дмитриевич, но мы должны покончить с этой затянувшейся осадой до осени, - говорил он.
– Наконец, ведь все равно каждую ночь мы ждем штурма. Ждем, конечно, совершенно напрасно, однако же не ждать не имеем
– Без новой и очень сильной и продолжительной бомбардировки общего штурма не может быть - это закон!
– надоевшей ему самому фразой ответил на это Горчаков.
– Тем более!
– подхватил Вревский.
– И во время этой бомбардировки мы можем понести такие огромные и совершенно бесполезные потери, что никаких подкреплений не хватит, чтобы их покрыть. Гораздо лучше во всех отношениях нам атаковать их.
– И чем же может кончиться эта атака?
– поморщился Горчаков, поправляя съезжавшие с носа очки.
– Только нашим поражением - больше ничем... Прямое безрассудство - атаковать очень мощные позиции, прикрытые к тому же гораздо большими силами, чем у нас. Это только ускорит падение Севастополя и ничего больше не даст.
У Горчакова была неформенная фуражка. Она держалась на его длинной голове так, что сзади получался какой-то вздутый мешок, и далеко и широко вперед выдвигался козырек наподобие зонтика, предохранявший его подслеповатые глаза от слишком яркого солнца, и он очень часто и энергично двигал этим мешком и зонтиком, покачиваясь в седле.
При этом он считал своей обязанностью внимательно вглядываться во все по сторонам, хотя совершенно ничего не видел дальше, как в десяти шагах: просто осталась такая неодолимая привычка от более молодых и зорких лет. В седле он старался держаться так, как это было принято во французской кавалерии: несколько выдавая свой корпус и выставляя ноги.
Такая блестящая кавалькада, как сам главнокомандующий со своей свитой, не могла, конечно, не нарушить обычного делового движения на дороге, вдоль рейда: сворачивали в стороны фурштаты, командам зычно кричали: "Смирр-на-а!" - отдельно идущие становились во фронт, неестественно выпячивали груди и ели своего подслеповатого отца-командира выкаченными глазами.
Генерал Бухмейер встретил Горчакова обычным рапортом о благополучии, и князь, стоявший среди щедрого изобилия свежего, пахучего, полностью уже заготовленного для моста леса, воочию представлял этот смелый по своей новизне твердый путь через бухту, путь планомерного отступления, вывода армии из обреченного на гибель города, в то время как его сосед Вревский только что перестал развивать свои обычные планы победоносного наступления, "безрассудного", по выражению князя, броска вперед на тщательно укрепленные горы.
Приготовленные к спуску на воду, связанные железными скобами плоты очень интересовали Горчакова. Большей частью они были уже подтащены к берегу так, чтобы, только захватив их канатами, заставить их вплавь добираться до предназначенного каждому из них места.
– Итого всех плотов понадобится сколько же именно?
– спросил Бухмейера Горчаков.
– Всего, считая с двумя пристанями, восемьдесят шесть плотов, ваше сиятельство, а разбиваются они на шесть участков - по четырнадцати плотов в каждом, - ответил Бухмейер.
– Гм... Да, вот... По четырнадцати плотов в каждом из шести участков - это будет в общем итоге восемьдесят четыре, - вдумчиво проговорил Горчаков.
– Честь имею доложить, ваше сиятельство, что два плота еще распределяются по одному на каждую пристань, - объяснил Бухмейер.
– Ну да, ну да, это понять не трудно, по плоту на пристань, а как быть во время очень сильного волнения?
– спросил князь.
– Придется разводить при помощи катеров, ваше сиятельство... Один катер может взять на буксир сразу целый участок моста и подтащить к берегу.
– Так, так, да... катера могут растащить мост заблаговременно, да... что же касается перил, а? Как это будет?
– Вместо перил будет просто протянут канат с той и с другой стороны, ваше сиятельство, полотно же моста будет надежное: двухдюймовые доски.
– Однако, Павел Евстафьевич, - обратился Горчаков к Коцебу, - надо будет не забыть, - потом, потом конечно, когда мост будет готов и мы откроем по нем движение, - не забыть отдать в приказе распоряжение, чтобы ни даже малыми командами, не говоря о больших, не шли по этому мосту в ногу, а только вольно... Что же касается орудий большого калибра, то, как вы полагаете, - повернулся в сторону Сержпутовского князь, - не очутятся ли они в воде?
– Я думаю, что окончательно может это установить только опыт, ваше сиятельство, - политично отозвался на вопрос Горчакова начальник артиллерии, но Бухмейер был задет таким явным недоверием к прочности затеянного им сооружения и возразил Сержпутовскому, обращаясь к Горчакову:
– Позвольте доложить, ваше сиятельство, - любое орудие в упряжке может быть провезено по мосту с одного берега на другой беспрепятственно.
– Ну вот, это ручательство!
– довольно улыбнулся Горчаков.
– Сказано вполне определенно, что и требовалось знать!
– Мост будет ожесточенно обстреливаться, - заметил Вревский.
– Ядра не принесут ему особенного вреда, - отозвался на это Бухмейер.
– Небольшие отверстия, - пусть даже сквозь них будет выступать вода, очень легко заделать так же точно, как и на судне.
– А какова глубина по линии моста, не измеряли?
– полюбопытствовал Коцебу.
– В самом глубоком месте, в середине, оказалось почти четырнадцать сажен, - ответил Бухмейер, а Коцебу, маленький, меньше чем двух аршин, и вертлявый, шутливо развел руками и не менее шутливо отозвался на это:
– Брр... Печальное известие для таких, как я, совсем не умеющих плавать!
Коцебу был сыном известного немецкого драматурга, автора бесчисленной "коцебятины" на сцене, состоявшего на русской службе при Александре I и убитого в Мангейме студентом Зандом. От отца унаследовал он живость воображения и пристрастие к театральным жестам, минам и выражениям. Впрочем, недостатка в личной храбрости у него не было, несмотря на его карикатурно малый рост, и служебную карьеру свою он сделал не в штабах.