Севастопольская страда

Белогорский Евгений Александрович

Не смогли развить успех и подразделения, захватившие высоту135,7. Быстрый ввод Рокоссовским из резерва фронта 130-й пехотной дивизии остановил продвижение врага, на этом важном направлении севастопольской обороны. Как не пытались немцы захватить высоту 125,7 - это им не удалось.

Ободренный достигнутыми успехами, генерал Фреттер-Пико приказал перебросить к Сапун-горе всю осадную артиллерию. Так как транспортировка огромных 'Карлов' в столь короткое время было невозможно, то всю тяжесть по дальнейшему взлому обороны противника взяла на себя 'Гамма' и другие крупнокалиберные гаубицы.

Свою

лепту в этом деле сыграла и 'Дора'. 28 июня она произвела целых двенадцать выстрелов по Сапун-горе, вместе с остальной осадной артиллерией. В этот день немцы выпустили 2420 тонн боеприпасов, что было одним из максимумов за все время штурмов.

Все советские позиции на Сапун-горе и Федюнинских высотах были буквально засыпаны снарядами. Казалось, что ничто живое не может сохраниться в этом лунном пейзаже, но когда немцы пошли на штурм, они встретили достойный отпор.

Не успев за ночь создать минные поля и проволочные заграждения, защитники Сапун-горы сделали главный упор на заградительный артиллерийский огонь. Снова минометы, ротные, полковые и дивизионные орудия, срочно переброшенные с северной стороны гаубицы, вели огонь по атакующему противнику.

Началась ожесточенная контрбатарейная борьба, Фреттер-Пико бросил все имеющиеся в его распоряжении самолеты, начиная от истребителей и кончая бомбардировщиками, после чего повторил атаку.

В полной уверенности, что русской артиллерии заткнули рот, немцы вновь ринулись на штурм Сапун-горы. Огневой поддержки защитников высоты действительно стало меньше, но у генерала Рокоссовского ещё были козыри в этой игре.

На помощь защитникам пришел бронепоезд 'Железняк', чьи орудия уверено громили наступающие цепи противника, почти с каждым залпом сокращая их численность. Вместе с бронепоездом в отражении врага принял участие и дивизион гвардейских минометов. Десять машин дал свой убийственный залп по противнику.

Это был последний залп легендарных 'катюш' по причине полного израсходования боеприпасов. От ответного огня были уничтожены или получили повреждения три реактивные установки, но своим ударом они сорвали атаку противника.

На приведение в чувство потрясенных новобранцев и уже бывалых солдат, немецким офицерам пришлось потратить много времени. Только к семи вечера они смогли вывести своих солдат на передний край, которые после получасового артиллерийского удара пошли в третью атаку.

К этому времени, генерал Рокоссовский успел перебросить к Сапун-горе резервы необходимые для отражения наступления противника. Но не только они сыграли решающую роль в этом бою. Вместе с советскими пехотинцами и артиллеристами в срыве планов врага сыграли и советские моряки.

Неизвестно какой была беседа между Мехлисом и орденоносцем Октябрьским, но в этот день в Севастополь были отправлен крейсер 'Молотов' вместе с эсминцем 'Беспощадный', в светлое время суток.

Столь смелый прорыв в осажденную крепость завершился успешно. Ни воздушное наблюдение, ни морские катера противника не заметили приближение советских кораблей к Севастополю и их появление в районе Балаклавы, стало подобно грому среди ясного неба. Удары с моря поставили жирную точку в наступательных планах этого дня немцев. Они отступили, но попытались уничтожить своих дерзких

обидчиков.

До наступления темноты поднятая в небо авиация и пригнанные из Феодосии катера пытались уничтожить советские корабли, укрывшиеся от вражеской атаки в Мраморной бухте.

На их защиту поднялось все одиннадцать истребителей СОР способных летать на этот момент, а также два штурмовика. Первые стремились прикрыть корабли с воздуха, вторые отогнать немецкие торпедные катера. Общими усилиями, а также поставленной дымовой завесой это удалось сделать, но эсминец 'Беспощадный' все же получил повреждения, которые не позволили ему вернуться в Новороссийск.

На вечернем заседании штаба армии, генерал Фреттер-Пико походил на заправского боксера, что пропустив два удара и получив рассечение брови, охваченный азартом упрямо лезет в бой в надежде на победу.

В полной уверенности, что он схватил удачу за хвост и нужно ещё одно усилие для достижения окончательного успеха, генерал настойчиво требовал продолжить наступление на Сапун-гору. Также, к этому шагу генерала настойчиво подталкивало желание умыть нос своему обидчику Манштейну. Желание было страстное и искреннее и потому, генерал был готов продолжить штурм, несмотря на утрату эффекта внезапности.

С чувством непонятого гения, Фреттер-Пико требовал неукоснительного исполнения своего замысла.

– Не говорите мне о потерях, идет война и наша главная задача победить. А все ваши сомнения только уменьшают шансы на её достижения, - вещал Максимилиан своим генералам, - поймите, мы добились главного, пробили брешь в обороне Рокоссовского и нам, осталось лишь расшатать её последние узлы, не считаясь с потерями.

Приказ начальника - закон для подчиненного. К утру следующего дня все было готово для наступления, но вместе с властью, Фреттер-Пико от своего предшественника унаследовал и ночное проклятье. И в отличие от Манштейна, это проклятие в лице ночных бомбардировщиков У-2, очень больно ущипнуло генерала.

В результате налета 'сталинских вампиров' была уничтожена одна из любимых игрушек фюрера - гаубица 'Гамма'. Переброшенная в спешном порядке в район Сапун-горы, она не получила должной маскировки, в результате чего и получила два прямых попадания.

Конечно, виновные были моментально найдены и наказаны, но это не меняло суть дела. Сверхтяжелая гаубица прекратила свое существование и за это, нужно было объясняться перед самим Гитлером.

Только взятие Сапун-горы, а затем и всего Севастополя, могло оправдать гибель любимого детища фюрера. Именно потому, Фреттер-Пико отдал приказ о начале штурма, хотя много из его подчиненных увидели в гибели 'Гаммы' дурной знак.

Сосредоточив мощный огненный кулак, новый командующий 11-й армии намеривался стереть с лица земли русские укрепления на Сапун-горе, но судьба послала ему ещё один тревожный знак. Во время обстрела узлов сопротивления противника у шести 280 мм гаубиц и одного 305 мм орудия разорвало ствол.

Возможно, это было досадным стечением обстоятельств, когда в результате интенсивной нагрузки не выдерживал орудийный металл. Явление в артиллерийском деле привычное, хотя не столь частое, что наводило на мысль о возможной диверсии, добавления в орудийный ствол песка.