Север и Юг
Шрифт:
– Я скажу, что это было правильно. Я бы поступил так же. Вы забыли о себе, думая о другом. Я надеюсь, что поступил бы так же.
– Нет, вы бы так не сделали. Это было неправильно, неверно. В то самое время Фред был уже в безопасности за пределами Англии, а я в своем безрассудстве забыла, что есть другой свидетель, который может подтвердить, что я была там.
– Кто?
– Мистер Торнтон. Вы знаете, он видел меня рядом со станцией. Мы кивнули друг другу.
– Что ж! Ему ничего не было известно о той стычке и смерти того пьяного парня. Я полагаю, расследование ни к чему бы не привело.
– Нет! Расследование, о котором они начали говорить, было приостановлено. Мистер Торнтон все знал об этом деле. Он был магистратом и выяснил, что не падение стало причиной смерти. Но раньше он узнал, что
– Вы все ему объяснили? Вы рассказали ему, что вы поступили непреднамеренно?
– Что мне не достало веры, и я хваталась за грех, чтобы удержаться от падения, — горько произнесла она. — Нет! Как я могла это сделать? Он ничего не знал о Фредерике. Чтобы восстановить свое доброе имя в его мнении, должна ли я была рассказать ему секрет нашей семьи, и тем самым уменьшить шансы Фредерика на полное оправдание? Напоследок Фред велел мне хранить его визит в тайне от всех. Видите, папа никому не сказал, даже вам. Нет! Я смогла вынести стыд… по крайней мере, я думала, что смогу. И я вынесла его. Мистер Торнтон больше никогда не будет меня уважать.
– Он уважает вас, я уверен, — ответил мистер Белл. — Конечно, это немного объясняет то, что… Но он всегда говорил о вас с уважением и почтением, хотя теперь я понимаю некоторые оговорки в его словах.
Маргарет не ответила, не следила за тем, что говорил мистер Белл, потеряла нить разговора. Вскоре она сказала:
– Вы расскажете мне, что вы имели в виду под «оговорками» в его словах, когда он говорил обо мне?
– О! Просто он рассердил меня, когда отказался присоединиться к моим восхвалениям в ваш адрес. Старый дурак, я считал, что все думают так же, как я. А он явно не мог согласиться со мной. Это меня озадачило. Но он, должно быть, был в полном недоумении, если произошедшее нисколько ему не объяснили. Это была ваша первая прогулка с молодым человеком в тайне от всех…
– Но он мой брат! — удивленно воскликнула Маргарет.
– Верно. Но как мистер Торнтон должен был узнать об этом?
– Я не знаю. Я никогда не думала ни о чем подобном, — покраснев, ответила Маргарет, задетая и обиженная.
– И, возможно, никогда не узнает из-за лжи, которая в данных обстоятельствах, тут я согласен с вами, была необходима.
– Она была не нужна. Теперь я знаю это. Я горько раскаиваюсь, что солгала.
Повисло долгое молчание. Маргарет заговорила первая.
– Похоже, я больше никогда не увижу мистера Торнтона… — ее голос прервался.
– Я бы сказал, что есть много более невероятных вещей, — ответил мистер Белл.
– Но я уверена, что больше не увижу его. Все же, так или иначе, никому не понравится так низко пасть в… во мнении друга, как упала я, — ее глаза наполнились слезами, но голос оставался твердым, и мистер Белл не смотрел на нее. — А теперь, когда Фредерик потерял всякую надежду и почти потерял желание оправдать себя и вернуться в Англию, было бы справедливо все объяснить. Будьте любезны, если сможете, если будет возможность, не навязывайте ему объяснение, но если сможете, расскажите ему все обстоятельства, а так же скажите, что это я вам разрешила сделать, потому что считаю, что ради папы мне бы не хотелось терять его уважение, хотя, вероятно, мы никогда больше не встретимся?
– Конечно. Я полагаю, он должен знать. Мне бы не хотелось, чтобы на вас упала даже тень подозрения. Он не знал, что и думать, когда увидел вас наедине с молодым человеком.
– Что касается этого, — сказала Маргарет довольно надменно. — Я полагаю это «Honi soit qui mal y pense». [53] Все же я бы предпочла, чтобы вы все объяснили, если для этого представится удобный случай. Я хочу не очистить себя от подозрения в непристойном поведении… если бы я считала, что он подозревал меня, мне было бы безразлично его доброе мнение… нет! Чтобы он мог узнать, какое искушение я испытывала и как попалась в ловушку, почему я тогда сказала неправду, одним словом.
53
Да будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает (фр.) — девиз английского ордена Подвязки.
– За которую я не виню вас. Это не моя предвзятость, я уверяю вас.
– Мнение других людей о правильном или неправильном поступке не сравнится с моим собственным глубоким знанием, моим природным убеждением, что это было неправильно. Но мы больше не будем говорить об этом, с вашего разрешения. Все уже сделано — мой грех совершен. Теперь мне придется нести этот груз и всегда быть по возможности честной.
– Очень хорошо. Если вам нравится чувствовать себя неловко и отвратительно, да будет так. Моя совесть всегда крепко заперта, как пружина в коробке, потому что, когда она выскакивает, то поражает меня своим размером. Поэтому я снова уговариваю ее уменьшиться, как рыбак уговаривал джина. «Замечательно, — говорю я, — думать, что вы спрятаны надолго в таком маленьком сосуде, чтобы забыть о вашем существовании. Прошу вас, сэр, вместо того, чтобы с каждым разом расти все больше и больше и ставить меня в тупик своим неясными очертаниями, не могли бы вы еще раз сжать себя до прежних размеров?» И когда я снова ее закрыл, разве я не ставлю печать на вазу и не забочусь о том, как бы снова ее не открыть и не пойти против Соломона, мудрейшего из людей, запершего ее там.
Но у Маргарет не улыбнулась ему в ответ. Она едва ли слушала, что говорил мистер Белл. Она думала только об одном - что она лишилась доброго мнения мистера Торнтона, — он разочаровался в ней. Она не думала, что объяснение может вернуть ей его любовь, нет, но его уважение и доброе мнение, которое, она надеялась, заставит его пожелать, в духе прекрасных строк Джералда Гриффина:
«Повернуться и оглянуться мне во след,
Услышав мое имя».
При мысли об этом у нее перехватывало дыхание, и она нервно сглатывала. Она старалась успокоить себя мыслью, что как бы плохо он о ней не думал, это не изменит ее. Но это была банальность, иллюзия, которая растаяла под гнетом ее сожаления. Двадцать вопросов мистеру Беллу готовы были сорваться с ее языка, но не один из них она не произнесла. Мистер Белл подумал, что она устала, и рано отправил ее в комнату, где, прежде чем пойти спать, она долгое время просидела у открытого окна, вглядываясь в багровый купол неба, где зажигались звезды, мерцали и исчезали за огромными тенистыми деревьями. Всю ночь на земле горел маленький огонек — свеча в ее бывшей комнате, которая сейчас служила детской для нынешних обитателей дома священника, пока не построят новую. Чувства перемены, личной незначительности, недоумения и разочарования переполняли Маргарет. Ничего прежнего больше не было. И это непостоянство причиняло Маргарет больше боли, чем если бы все, что было ей знакомо изменилось до не узнавания.
– Теперь я начинаю понимать, какими блаженными… великолепными и гармоничными должны быть слова — «То же самое вчера, сегодня и всегда». Бесконечный! «Спокон веков и навсегда, ты — Бог». Это небо надо мной выглядит так, как будто не менялось, но все же, оно не такое. Я так устала, так устала, что меня уносит водоворотом жизни, в которой ничто не остается прежним — ни человек, ни место. Это похоже на круг, в котором постоянно вращаются жертвы страсти. Принадлежи я к другой религии, я бы подстриглась в монахини. Я ищу неземной стойкости в земном постоянстве. Если бы я была католичкой и могла бы унять свое сердце, оглушив его сильным ударом, я бы стала монахиней. Но я буду тосковать по своей сущности. Нет, не по своей сущности, поскольку любовь никогда не наполнит мое сердце кроме любви к ближнему. Может, так и должно быть, может, нет. Сегодня вечером я не могу этого решить.
Усталая она легла спать, усталая проснулась через четыре-пять часов. Но утро принесло надежду и более радостный взгляд на вещи.
– В конце концов это правильно, — сказала она себе, прислушиваясь к голосам игравших детей, пока одевалась. — Если бы мир оставался неизменным, он бы деградировал и стал порочным. Несмотря на мое болезненное отношение к переменам, прогресс кажется мне правильным и необходимым. Я не должна думать так много о том, как обстоятельства подействовали на меня саму. Лучше думать о том, как они действуют на других, если мне хочется сохранить справедливость в суждениях и надежду в сердце, — и с улыбкой она вышла в гостиную и поприветствовала мистера Белла.