Север и Юг
Шрифт:
– Мисс Хейл отрицает, что она была там?!
– повторил мистер Торнтон изменившимся голосом.
– Скажите мне, в какой вечер это было? В какое время?
– Около шести часов, вечером в четверг, двадцать шестого.
Они молча шли рядом минуту или две. Инспектор заговорил первым.
– Понимаете, сэр, похоже, нужно провести коронерское расследование. У меня есть свидетельство молодого человека, довольно надежное… по крайней мере, было сначала. Но с тех пор, как он узнал, что молодая леди отрицает свое присутствие там, он говорит, что не стал бы клясться. Но он все еще настаивает, что видел мисс Хейл на станции, прогуливающейся с джентльменом за пять минут до того, как один из носильщиков увидел драку, произошедшую из-за дерзости Леонардса. Ту, которая привела к падению, а оно, в свою очередь, - к смерти. И увидев, как вы выходите
– И она отрицает, что была на станции тем вечером?!
– повторил мистер Торнтон тихим, задумчивым голосом.
– Да, сэр, она сделала это дважды, и очень настаивала на этом. Я сказал ей, что зайду снова, но, возвращаясь от того парня, который утверждает, что это была она, и увидев вас, я подумал, что спрошу вашего совета, как мирового судьи, который видел Леонардса перед смертью, и как джентльмена, который устроил меня на эту должность.
– Вы правы, - сказал мистер Торнтон.
– Не предпринимайте ничего, пока не посоветуетесь со мной.
– Молодая леди будет ждать моего визита.
– Я только хочу, чтобы вы отложили его на час. Сейчас три. Приходите ко мне на склад в четыре.
– Хорошо, сэр!
И они расстались. Мистер Торнтон поспешил к себе на склад и, строго запретив своим клеркам беспокоить его, прошел в кабинет и запер дверь. Он тщательно обдумал каждую деталь происшедшего, это было мучительно, но он не собирался отступать. Как он мог быть таким доверчивым два часа назад?! Как он мог растрогаться при виде ее печального лица?! Как он мог, поддавшись слабости, жалеть и сочувствовать ей, забыв жестокую, беспощадную ревность, которая едва не сожгла его сердце, когда он увидел ее и неизвестного мужчину в поздний час и в уединенном месте?! Как можно было так обмануться, поверив ее благопристойным и благородным манерам? Но было ли ее поведение порядочным, было ли?! Он ненавидел себя за мысль, что завладела им на мгновение - не больше - и за то, что несмотря на эту постыдную мысль, его с прежней силой тянуло к Маргарет. А потом этот обман - как, должно быть, ужасно испытывать стыд от разоблачения! Этот человек, Леонардс, возбужденный выпитым, мог разболтать любому все обстоятельства встречи с Маргарет и ее спутником! Как страх мог склонить правдивую Маргарет ко лжи?! Он почти жалел ее. Чем все закончится? Она не знает, во что ввязалась. Что, если будет следствие и этот молодой человек выступит против нее? Внезапно он вздрогнул. Следствия не должно быть. Он спасет Маргарет. Он возьмет на себя ответственность за отмену коронерского расследования, результат которого из-за неопределенности медицинского освидетельствования, (о котором он смутно слышал от дежурного хирурга вчера ночью) мог быть сомнительным. Доктора обнаружили внутреннее заболевание, довольно запущенное и, несомненно, бывшее причиной смерти. Они утверждали, что смерть могла быть ускорена падением или последующей выпивкой или воздействием холода. Если бы он только знал, что Маргарет была вовлечена в этот инцидент, если бы он предвидел, что она запятнает себя ложью, он мог бы спасти ее одним словом, поскольку вопрос, быть расследованию или нет, прошлой ночью был еще не решен. Мисс Хейл могла испытывать к нему безразличие и презрение, могла любить другого - но он все же окажет ей услугу, о которой она никогда не узнает. Он мог презирать ее, но женщина, которую он полюбил, должна быть спасена от позора. Она не будет лжесвидетельствовать на суде, какие бы причины ни побудили ее предпочесть тьму лжи свету правды.
Мистер Торнтон выглядел таким мрачным и суровым, что его клерки изумились, увидев его. Он отсутствовал не более получаса и, вернувшись, был не менее мрачен, хотя его приказ был выполнен.
Он написал две строчки на полоске бумаги, вложил ее в конверт и запечатал его. Конверт он отдал одному из клерков, сказав:
– Я жду Уотсона - он был упаковщиком на складе, а потом ушел в полицию - он придет в четыре. Мне нужно встретиться с джентльменом из Ливерпуля, который желает повидаться со мной перед тем, как уедет из города. Будьте добры передать эту записку Уотсону, когда он придет.
Записка была следующего содержания:
«Расследования не будет. Данные медицинского освидетельствования противоречивы.
– Что ж, - подумал Уотсон, - это освобождает меня от неприятной работы. Никто из свидетелей не в состоянии сказать ничего определенного, кроме молодой женщины. Она говорила уверенно и настаивала на своем. Носильщик на железной дороге видел драку, а когда понял, что его прочат в свидетели, стал говорить, что, возможно, это была не драка, а только небольшая шалость, и Леонардс мог сам спрыгнуть с платформы - он ни в чем теперь не уверен. И Дженнингс - помощник бакалейщика - он был не таким уж плохим свидетелем, но сомневаюсь, что я смог бы привести его к присяге, после того как он услышал, что мисс Хейл категорически все отрицает. Это были бы напрасные хлопоты. А теперь я должен идти и сообщить им, что их свидетельство больше не потребуется.
Инспектор снова навестил Хейлов тем же вечером. Мистер Хейл и Диксон убеждали Маргарет лечь спать, но она отказывалась - тихо и упрямо. Диксон знала часть правды, но только часть. Маргарет не сказала ни одному человеку, что она солгала, и не рассказала, чем закончилось для Леонардса падение с платформы. Маргарет очень устала, но старалась не разговаривать, кроме тех случаев, когда ее спрашивали. Она пыталась улыбаться в ответ на беспокойные взгляды отца и его заботливые вопросы. Но постоянная тревога и угрызения совести мешали ей улыбаться искренне. Заметив, как сильно мистер Хейл был встревожен ее состоянием, Маргарет, наконец, согласилась пойти в свою комнату и подготовиться ко сну. Она надеялась, что инспектор уже не придет к ним этим вечером - время перевалило за девять.
Она стояла рядом с отцом, держась за спинку его стула.
– Ты скоро пойдешь спать, папа, правда? Не сиди в одиночестве.
Что он ответил, она не слышала, его слова потерялись в далеком звуке, усилившем ее страхи и заполнившем все ее мысли. Это было тихое треньканье дверного звонка.
Маргарет поцеловала отца и спустилась вниз так быстро, как могла. Она отослала Диксон.
– Не подходи. Я открою дверь. Я знаю, это он… я могу… я должна справиться со всем сама.
– Как пожелаете, мисс, - ответила Диксон раздражительно, но секунду спустя добавила: - но вы не годитесь для этого. Вы скорее мертвая, чем живая.
– Я?
– спросила Маргарет, оборачиваясь, ее глаза горели каким-то странным огнем, щеки полыхали, хотя губы были запекшимися и мертвенно-бледными.
Она открыла инспектору дверь и провела его в кабинет. Она поставила свечу на стол и аккуратно сняла с нее нагар, прежде чем повернуться к нему лицом.
– Вы припозднились!
– сказала Маргарет.
– Итак?
– она задержала дыхание, боясь услышать его ответ.
– Я прошу прощения, что причинил излишнее беспокойство, мэм. Принято решение прекратить расследование. Я был занят другими делами и навестил других людей прежде, чем прийти сюда.
– В таком случае, все закончено, - сказала Маргарет.
– Дальнейшего расследования не будет.
– Полагаю, у меня есть указания мистера Торнтона, - ответил инспектор, что-то ища в своей записной книжке.
– Мистера Торнтона?!
– воскликнула Маргарет.
– Да! Он - мировой судья… а, вот она.
Она не видела, что читает, хотя стояла рядом со свечой. Слова расплывались перед глазами. Но она держала записку в руке и смотрела на нее так, будто внимательно изучает ее.
– Поверьте, мэм, у меня груз упал с плеч. Все показания были такие неопределенные, понимаете, — что тот человек получил удар. Если возникает вопрос установления личности, это очень осложняет дело, как я сказал мистеру Торнтону.
– Мистеру Торнтону!
– снова повторила Маргарет.
– Я встретил его сегодня утром — он как раз вышел из этого дома, и так как он мой давний друг и, кроме того, мировой судья, который приходил к Леонардсу прошлой ночью, я осмелился рассказать ему о своих затруднениях.
Маргарет глубоко вздохнула. Ей больше не хотелось ничего слышать. Она одинаково боялась того, что услышала, и того, что могла услышать. Ей хотелось, чтобы этот человек ушел. Она заставила себя заговорить.
– Спасибо, что вы зашли. Уже очень поздно. Осмелюсь сказать, уже половина одиннадцатого. О! вот записка!
– продолжила она, внезапно поняв, почему он вытянул руку. Инспектор уже убирал записку, когда Маргарет сказала: - Мне кажется, это очень неразборчивый почерк. Я не могу прочитать его, вы не прочтете мне?