Север Северище

Фомичев Владимир Т.

Никто не был наказан за преступления, хотя они и стали известны. Отдавшие все свои силы на восстановление истины Корзинкин и Котов полностью разоблачили ответственных плутов, Мэлора Н. П. со товарищи, но никакими усилиями не могли заставить провести добросовестное следствие – ни министерство, ни общественность, ни третью власть.

Представители вора в законе на партийно-советский манер, дальновидно и однобоко в соответствующие моменты рекомендованные на свои общественные должности начальником нормативно-исследовательской станции, – контролеры за работой Корзинкиных и Котовых, так называемый «треугольник», то есть секретарь партбюро Юдова, председатель профкома Грымов и секретарь комсомольской организации Васяткин Миша, соответственно после «ЧП в уважаемой ЦНИССТРОЙНЕФТИ» проинструктированные Мэлором, стали проверять, чем

занимается на службе и в быту Котов Павел Афанасьевич. Как будто никто не помнил, что он не шпион, все о его существовании известно, у него абсолютно открыты и безупречны анкета, род занятий, поведение. Казалось бы, разговор об этом как о негативе - беспредметный, старшему инженеру можно спокойно есть, пить и спать. Однако для НИХ невинные, но честные – разбойники.

Начались сцены, объяснения. Данные о положении в обществе только что бывшего достойнейшим сотрудником ЦНИССТРОЙНЕФТИ Котова П. А. оказались катастрофичными. Подумать только, он был второй раз женат, оставил женщину с ребенком. Хотя это являлось его личным делом. Да к тому же он отнюдь не обольстил нежно влюбленную в него неловкую девственницу, тем более не совершал никаких действий без ее позволения. О том, что судьбу ребенка определила его родительница, не хотели знать.

Павел пояснял революционерам духа:

– Принесла Анфиса мальчика Сеню не в браке. В графе «отец» был прочерк. Родила неизвестно от кого. Я был первокурсником института. Жил в общежитии, работал, перед этим три года служил в армии. Стала она матерью будучи женщиной 26 лет, старше меня на три года. Это не 16-летняя девочка, которую обманул взрослый дядя.

Мать Сени, в которую Павел еще до армии влюбиля с пылом первой юности, отлично знала, что делала. По всем традиционным нормам человеческого общежития: она – взрослая женщина, нагулявшая ребенка. Мужчину в таком случае никто не осуждает. К Павлу Котову так все нормальные люди и относились, в том числе его родная мама.

А что нарушил Котов с точки зрения гражданской жизни? Только питающиеся всякой дрянью могли заподозрить старшего инженера в несоблюдении каких-либо норм. Развод разрешен законом, и точку в таких делах ставит суд. Рассматривал он и дело о разводе Павла с Анфисой. Что еще надо? По временам советским все о, кей. Ведь глашатаи новой жизни боролись за свободу и вольные права в отношениях между полами: сходитесь-разводитесь.

С точки зрения нравственности, напротив, Павел Котов, наверное, один из ста тысяч мужчин проявил исключительное благородство: зарегистрировал необязательный брак, дав мальчику отцовство, пытался сложить семью, но не получилось. Мать Сени имела вину не только перед сыном, но и перед Павлом. Однако в такие дела настоящие люди не лезут.

И все же союз швондеров и шариковых с наглой глупостью и лицемерием готовил сложную провокацию катапультирования из ЦНИССТРОЙНЕФТИ Котова П. А. на основании такой «вины» и ей подобных, когда стало ясно, что его не удастся приручить.

Котов П. А., как увидели «народные мстители», также в начале трудовой деятельности за пять первых лет столько же раз поступал на разные работы и увольнялся: обыкновенный летун. Заряженные на поиск компромата аналитики, проявив кричащее иудолюбие, не слушали, что говорил всегда увжаемый, ни в чем ранее отрицательном не замеченный, вежливый и дружелюбный их коллега:

– Ваши выводы основаны на незнании. В те годы, о которых идет речь, я учился очно в институте и одновременно работал сторожем, письмоносцем, грузчиком, дежурным электриком. Перед летними же каникулами увольнялся, чтобы провести их у матери в деревне. Помогал ей заготовить дрова на зиму и двадцать тонн сена, две тонны из которых можно было оставить себе, чтобы держать собственную корову, в которой она души не чаяла. Игнорировать эти факты никак нельзя. Они свидетельствуют о том, что я учился на свои нелегко достававшиеся деньги и люблю свою мать-крестьянку, с которой мы вместе пережили сороковые военно-восстановительные и холодно-голодные годы. Она, вдова фронтовика, имея трех других детей, сделала все, чтобы я успешно закончил школу, не мешала продолжению учебы в техникуме и вузе, мирясь в те бедные годы с отсутствием финансовой помощи от выросшего сына, потому что студент сам в ней нуждался.

– Но при очной учебе принимают на работу по справке из института, трудовая книжка не нужна, - парировали следаки.

– А мне на первом же месте совмещенного с учебой труда выписали этот документ. И в дальнейшем я тоже по нему устраивался. Что я нарушил?

– Наверно, вы скрыли, что учитесь?

– Зачем? Справки на посильные работы всем выдавали без проблем. Так, некоторые мои однокурсники устраивались именно по справкам из института.

– Все равно тут что-то чувствуется нечистое и нечестное, какая-то дезинформация.

– Помилуйте, уважаемые! Мне кажется, наоборот, вы задумали осуществить в отношении ни в чем неповинного товарища по службе массированный вброс дезинформации! – сбился со спокойного тона, как с правильного пути, Котов.

– Мы же вам не грубим, пытаемся разобраться, а вы заводитесь с полоборота, незаслуженно оскорбляете достойных людей подозрениями в чем-то нехорошем.

– У меня сердце заходится от отсутствия вашей грубости! Я не могу по таким поводам с вами встречаться! Бред не опровергают. Целенаправленно дезинформируйте руководство и коллектив без моего участия!

Мерзко было у Котова на душе от всего этого. Ничем себя не дискредитировал, а против него развязывают настоящую агрессию, ничего не говоря вразумительного. «Я вас не боюсь!» – ответил он внутренне на преследование.

Все заранее предусмотренное Мэлором исполнялось в дальнейшем представителями общественности с осознанным ими правом на самооборону от «бешенного» Котова, который, разумеется, из-за этого качества характера и на том собрании все представил в искаженном виде. Они сразу же пожаловались на подследственного начальнику, которого, конечно же, охватила ярость от недостойного поведения старшего инженера. Он призвал не прекращать разумных действий против «тихого омута, в котором черти водятся». Мэлор теперь олицетворял в сознании треугольника борьбу за права всей ЦНИССТРОЙНЕФТИ, в течение целого ряда лет слаженно выполнявшей непростые планы министерства. И Юдова, Грымов, Васяткин Миша с еще большим усердием стали узаконивать противоправную и безнравственную деятельность сугубо криминального шефа, потребовавшего от них более решительных действий против старшего инженера, нанесшего внезапный удар мафии.

Дошло до того, что Грымов, божий одуванчик по кличке Балда, даже не чувствуя себя последней дрянью, побывал в коммунальной квартире, где в тринадцатиметровой комнатушке на первом этаже, рядом с химическим заводом, проживал с семьей Павел Котов, -чтобы получить на него какой-либо компромат у пьяницы-соседа. Этого хронического алкаша раньше трижды принудительно лечили от пагубной страсти в ЛТП ( лечебно-трудовой профилакторий ), но бесполезно.

В течение последних двух лет неоднократно Павел Афанасьевич и Тамара Власовна Котовы писали начальнику отделения милиции заявления. В них бедные супруги с горечью сообщали, что их сосед по квартире Лагуткин Николай Николаевич, алкоголик, нигде не работающий, создал совершенно невозможные условия для совместного проживания. У него практически ежедневно собираются пьяные компании: дикие крики, нецензурная ругань слышны из его комнаты и днем, и ночью. Бесконечны ночные звонки в дверь, пока беспробудным сном спящий Лагуткин Н. Н. не откроет. Все это измотало и стало невыносимым. Пьяницы шарят по квартире, были попытки воровства вещей, стали пропадать продукты; ничего нельзя оставить на кухне. Как «экстренную помощь» в отдельных случаях Котовы уже вызывали к себе работников отделения милиции: причем Лагуткин не мог им назвать даже фамилий и адресов хулиганствующих в квартире его приятелей, говорил, например: «Вера в очках, в зеленом пальто» и т. п. Пьяный в стельку сосед засыпает, а безымянные собутыльники предоставлены сами себе. Несколько раз оставлял открытой дверь квартиры, терял от нее дважды ключи; засыпает, оставляя включенным газ. Однажды напился до такого состояния, что даже валялся в подъезде. Знающие его люди посчитали, что умер, и вызвали труповоз, затем «скорую помощь», а уж медики позвонили в вытрезвитель. Но вытрезвитель его не забрал, не приехали. Котовы опасались за свое имущество, выражали чувства скорби и страдания, продолжая свою жалобу: «Создалась вполне реальная угроза ограбления нашей комнаты. Лагуткин терзает нас густо идущими из его комнаты непроходящими запахами мочи и блевотины. Все увещевания с нашей стороны до соседа перестали доходить. Жить с ним невозможно». Убедительно просили направить его безотлагательно на принудительное лечение или принять какие-то другие меры.