Северная Пальмира. Первые дни Санкт-Петербурга.
Шрифт:
Новый деревянный дворец Растрелли, куда отправилась императрица, был готов к заселению в конце лета. В нем было триста комнат; современники считали его самым красивым зданием в мире. В 1746 году дворец был поврежден огнем, однако его быстро восстановили в первозданном виде. В 1758 году дворец снова горел; окончательно разрушен он был при Екатерине II. Анна Иоанновна жила здесь осенью 1731 года и даже часть зимы. В самом начале следующего года она отправилась в Петербург, после чего уже никогда не возвращалась в Москву.
Как Москва, так и Петербург в те годы все еще по большей части состояли из деревянных домов. Кирпичных зданий было немного; даже в середине правления Елизаветы каменные дома можно было найти в Санкт-Петербурге
Оба города были совершенно беззащитны перед пожарами, и Москва многократно горела. В Санкт-Петербурге в августе 1736 года, когда двор Анны Иоанновны пребывал в столице, в полдень вспыхнул пожар, который горел всю ночь, превращая в пепел лучшие магазины и тысячи зданий. Общий ущерб составил, по крайней мере, два миллиона рублей. На следующий год, в июне, петербургский двор получил известие о самом ужасном пожаре в России с конца XVI века. До основания сгорела половина Москвы, включая значительную часть старого города, квартала иностранцев и большое число строений Кремля. Арсенал, Монетный двор, полные товаров лавки, дворцы и большая часть зданий государственных учреждений были утрачены. Было уничтожено большое число иностранной валюты, одежда и военное снаряжение, что хранились в военном ведомстве. Погибли записи и отчеты; пропала огромная военная аптека вместе со всеми медикаментами и материалами.
Печальнее всего, возможно, то, что самый большой в мире колокол, Царь-колокол, который был заново отлит московским мастером Моториным, был поврежден в мастерской [22] . По счастью, первоначальные доклады, что колокол расплавился и сжег много народу, оказались неверны — тем не менее, от колокола откололся кусок, что заставило Царь-колокол навсегда замолчать. Он пролежал в земле целое столетие, пока в 1836 году его не подняли и не поставили на место, где он находится и в наши дни, позади нелепой Царь-пушки, изготовленной в 1586 году.
22
Это произошло не в 1736-м, а в 1737 году. (Примеч. пер.)
Русские часто с иронией говорят: «Кремль знаменит своей пушкой, которая никогда не стреляла, и колоколом, который никогда не звонил». После этого опустошительного пожара москвичам пришлось искать убежище в окружавших Москву лесах, поскольку в городе жилья на всех не хватало.
Всего через несколько дней положение стало еще хуже, поскольку в очередной раз загорелась лучшая часть Петербурга. Значительная часть зданий была либо уничтожена, либо серьезно повреждена, включая дома князя Кантемира, который раньше представлял Россию в Англии. Пострадали дома князя Трубецкого, графа Апраксина, князя Черкасского (члена кабинета), генерала Ушакова (начальника ужасной Тайной канцелярии — «камеры пыток»), а также владения шведского, голландского и прусского послов. Все эти здания были из дерева. Столицу обуял ужас от повторяющихся пожаров, много говорили о поджигателях. «Трудно представить, мой господин, — писал в Лондон английский посланник ведомства иностранных дел, — как мы постоянно боимся сгореть».
Когда пришел черед Елизаветы отправляться в Москву на церемонию коронации, она посетила места, где родилась и где прошло ее детство. А родилась она в 1709 году во дворце в Коломенском, расположенном на покатом склоне небольшого холма рядом с Москвой-рекой, примерно в шести милях от города.
Большую часть своей молодости Елизавета провела в Москве и ее окрестностях. Здесь, в лесах Подмосковья, она могла в полной мере реализовать свою любовь к жизни на природе, к охоте и самым разнообразным играм на свежем воздухе. Елизавета была глубоко привязана к древнему городу. Многие во время ее восшествия на престол полагали, что она покинет Санкт-Петербург и вернется в Москву, как это сделал Петр II.
Но это оказалось не так. Императрица сохранила любовь к выездам за город, но посещать она стала дома в окрестностях Санкт-Петербурга. Выезды же в Москву были редкими, хотя и регулярными. Во время своего правления она вместе с двором навещала прежнюю столицу раз в три года, хотя и довольно надолго, однажды даже на целый год. Елизавета была очень популярна в Москве и, по всей видимости, любила местный народ. Каждое воскресенье она устраивала собрание придворных, на котором могли присутствовать местные дамы, которых императрица приветствовала со всем своим неповторимым шармом и грациозностью.
Периоды пребывания Елизаветы в Москве становились по разным причинам большим испытанием для двора, особенно для иностранных послов. Когда императрица приезжала в священную «Москву-матушку», она не упускала возможности навестить множество святых мест в окрестностях города, что вынуждало двор совершать долгие пешие переходы и часто разбивать лагерь. К примеру, императрица обычно посещала Троице-Сергиеву лавру. Она располагалась всего в сорока четырех милях от Москвы, но императрица требовала, чтобы путешествия совершались пешком, причем за день она преодолевала не больше мили, после чего забиралась в карету, а у дороги разбивался огромный лагерь. Это приводило к тому, что экскурсия обычно занимала все лето.
Надо сказать, что придворные в целом не любили Москву, и эту неприязнь разделяла с ними большая часть находящихся при дворе иностранцев. Во-первых, хотя Петербург и был очень дорогим для проживания городом, Москва была намного дороже. Доклады английского посланника и во времена правления Анны Иоанновны, и во времена правления Елизаветы содержат панические просьбы прислать дополнительные деньги для «непредвиденных расходов» в Москве. Посланники горько сетовали, что они не могут даже заказать одежду, которая бы соответствовала одежде русских чиновников равного с ними положения, получавших значительное дополнительное жалованье на время пребывания двора в Москве. «Я предпочел бы получать три фунта стерлингов в день в любой другой части Европы», — писал сэр Кирил Вич лорду Картерету.
Кроме того, Москва была очень неудобным и неприятным для проживания городом. В ней было ужасно грязно. Грязь была столь глубокой, что на рынках продавались складные мостки, которые прокладывали через грязь на маленьких узких улочках. Мостовых не существовало, через грязь клали бревна, которые быстро становились столь скользкими и разбитыми, что люди порой выпадали из своих повозок прямо в лужи. Единственным источником воды была мутная, полная водоворотов Москва-река; в долгую зиму, чтобы добыть воду, требовалось прорубать полыньи. Зимой в Москве было ужасно холодно, и иностранцы сталкивались с удивительным явлением, описанным Рондо в докладе в Форин Офис в 1729 году следующим образом: «Погода сейчас столь исключительно холодная, что бревна, из которых здесь строят дома, лопаются, словно от разрывов орудий». И в самом деле, холод стоял такой, что только в одном 1759 году список замерзших насчитывал двести человек.