Северная Пальмира. Первые дни Санкт-Петербурга.
Шрифт:
Это происшествие вызвало такую тревогу, что был отдан приказ срочно обследовать дворцы, которые давно не ремонтировали. Первым подвергся проверке дворец в Ораниенбауме, построенный при Петре Великом и с тех пор не перестраивавшийся; этот дворец считался самым нестойким. После проверки крыши и пола было обнаружено, что бревна сгнили и некоторые из них могут разрушиться в ближайшее время. Начались ремонтные работы, которые, однако, не помешали Елизавете, продолжая свои путешествия, заезжать в Ораниенбаум. Придворные селились в большой тесноте в нижнем крыле; для обеда они собирались во дворе. Елизавета обычно находилась в их палаточном городке даже в плохую погоду, когда ветер задувал факелы, а роскошная одежда придворных намокала от дождя.
В Петербурге Растрелли в то время был занят реконструкцией и разного рода добавлениями, но старый дворец
Жан построил новый дом Совершенно не по плану. Зима студит всех кругом, Жарко в нем лишь только Жану. Лестниц нету в доме том, Через окна лезет в дом.
В Санкт-Петербурге многие дворцы высшего дворянства тоже быстро приходили в негодность. Стены множества величественных зданий покрывались трещинами и накренялись, грозя обрушиться. Настала пора сносить эти строения до основания, чтобы на их месте возвести новые. Один остряк весьма зло сказал о столице: «В других местах руины возникают сами, в Санкт-Петербурге их строят. Если мы радуемся переезду в новый дом, то как, надо думать, счастливы русские, которые разрушают свои дома и въезжают в новые по нескольку раз в своей жизни». Основной причиной прискорбного состояния городских домов являлись плохие материалы, неквалифицированная работа, нетерпение работодателя и нетвердый болотистый грунт, на котором приходилось возводить здания. Но была и еще одна, особая для Санкт-Петербурга причина того, что здания здесь приходили в упадок: укоренившееся суеверие, что нельзя покупать или занимать здание, принадлежавшее кому-то, кто был арестован или сослан. Считалось, что это приносит несчастье; нового жильца дома ждет та же судьба, что и старого. Это предубеждение подкрепила судьба дворца князя Меншикова, построенного Шеделем на Васильевском острове. Здесь после ареста Меншикова поселился Остерман — и он, в свою очередь, тоже был арестован. Какие еще доказательства требовались суеверным русским?
В результате дворцы опальных вельмож были либо брошены и со временем рушились сами по себе, подобно дворцу Шафирова и других попавших в немилость дворян, либо автоматически передавались монарху и использовались для общественных целей. К примеру, дворец Меншикова был после падения Остермана передан под штаб Первого кадетского корпуса. То же с другим дворцом Меншикова, Ораниенбаумом. Через много лет после ссылки хозяина дворец стал служить военно-морским госпиталем, пока Елизавета не забрала его, чтобы подарить великому князю Петру. Похоже, предубеждение русских в этом случае оправдало себя — именно в Ораниенбауме Петр был в 1762 году арестован, после чего убит в Ропше.
Из всего сказанного понятно, что, когда в 1741 году Елизавета взошла на престол, Санкт-Петербург еще находился в процессе становления, даже несмотря на то, что Петр поставил свой первый маленький домик в болотах уже пятьдесят лет тому назад. У столицы все еще был диковатый вид поспешно возведенного города, словно бы брошенного сюда какой-то неведомой силой — то ли царем, то ли Всевышним — по чьей-то непонятной прихоти. Город еще не приобрел устоявшихся очертаний, он менялся подобно горячей лаве, которой еще только предстояло принять окончательную форму.
VIII.
МУЗЫКА И ТЕАТР: НАЧАЛО РУССКОЙ ОПЕРЫ И БАЛЕТА 1731-1762 годы
Во времена правления Анны Иоанновны в характере и качестве драматического и музыкального исполнения, оживлявшего повседневную жизнь двора помимо церкви и народных песен, произошли значительные изменения. Когда Анна Иоанновна взошла на трон, на подмостках придворной сцены — как, впрочем, и во всех областях искусств в России, — тон задавали немцы. Первыми актерами, привезенными Петром
23
Галлы — одно из названий кельтов, предков современных французов. Галлами в шутку именуют французов и в наши дни. (Примеч. пер.)
Тем не менее первый итальянский исполнитель прибыл именно из немецкого города. Для коронации Анны Иоанновны в мае 1731 года Август II, король Польский и курфюрст Саксонский, послал труппу итальянских актеров под руководством некоего Косимо и его жены из Дрездена. Однажды познакомившись с их представлением, Анна Иоанновна решила, что обязательно должна иметь у себя нечто подобное, и к 1735 году она приобрела себе постоянную труппу. С этого времени театральные представления стали проводиться при дворе регулярно два раза в неделю.
Из воспоминаний миссис Джастис мы можем составить представление о посещении Анной Иоанновной и ее свитой одного из итальянских театральных представлений в придворном театре Санкт-Петербурга. В середине партера отдельно ото всех стояло три кресла, где Анна сидела с двумя юными царевнами, Анной и Елизаветой, по сторонам. Остальные места занимали дворяне и высокопоставленные иностранцы, которые по очереди входили лишь после того, как императрица садилась. На Анне Иоанновне было французское платье из простого материала; на ее голове был повязан обычный батистовый платок с шапочкой из тонких кружев поверх платка и с вышивкой из бриллиантов на одной стороне. Елизавета, естественно, выглядела куда более величественно, чем ее много более старшая по возрасту кузина, и потому притягивала к себе взгляды. Она была в расшитом серебром и золотом колоколообразном платье, с широченной юбкой и длинным шлейфом. Ее волосы были тщательно завиты; из прически на плечи спускались длинные кружевные ленты. Ее шею тесно облекала шемизетка, края которой были связаны шелковой лентой. В локонах ее волос поблескивали жемчуга и бриллианты, на запястьях сверкали бриллиантовые браслеты. Дворянки выглядели менее величественно, но некоторые из них были в платьях из бархата с большими жемчужинами, вшитыми в платья; другие были наряжены в платья, подшитые испанскими кружевами. Сам театр был обширным, величественным и приятно теплым, поскольку обогревался восемью печами. Декорации и костюмы отличались богатством и изысканностью, а исполнители — как мужчины, так и женщины — имели превосходные голоса…
В том же 1735 году, когда в Санкт-Петербурге осели итальянские комедианты, внезапно начали расцветать две другие области исполнительского искусства — опера и балет. Капельмейстером Анны Иоанновны в то время был польско-немецкий скрипач Иоханн Хюбнер, родившийся в 1696 году в Варшаве, но движущей силой оперы в России стал итальянский композитор Франческо Арайя. Его карьера типична для путешествующих артистов XVIII столетия, для которых богатый и жаждущий развлечений двор новой России был настоящим Эльдорадо и по этой причине заслуживает самого пристального внимания.
Арайя родился в Неаполе в 1700 году. Его первая опера, «Lo Matremmonejo pe mennetta», в первый раз была представлена в его родном городе в 1729 году. Вторая опера, «Berenice», была представлена двору Тосканы в следующем году в расположенном неподалеку от Флоренции замке, принадлежавшем великому герцогу Тосканскому. В 1731 году в Риме была представлена «Cleomene». Вскоре после этого в том же Риме была поставлена «Amore per Regnante». Эта опера привлекла внимание русского посла в Риме, который встретился с Арайей и предложил ему немедленно отправиться в Санкт-Петербург в качестве директора новой итальянской оперной труппы, которую тогда только создавали. Арайя согласился и отбыл в Россию. Это было в 1735 году, в том самом, когда в Венеции состоялось представление его последней оперы для итальянцев, «Lucio Vero».