Северная Пальмира. Первые дни Санкт-Петербурга.
Шрифт:
Но хватит о немцах. Прежде чем перейти к лавине французских талантов, хлынувшей в Россию в конце правления Елизаветы и после учреждения в 1758 году Академии художеств, нам следует упомянуть только лишь двух выходцев из Италии. Этими итальянцами были Ротари и Торелли. Граф Пьетро Антонио Ротари, в отличие от других итальянских и немецких художников, уже перечисленных нами, заслужил европейскую репутацию еще до приезда в Россию. Он прибыл в Санкт-Петербург уже в конце жизни, когда был знаменит. Родился Ротари в Вероне в 1707 году; ему повезло в том, что у него было несколько прославленных учителей: он учился у Балестры в Венеции, у Тревизани в Риме и три года в Неаполе у Солимены. В 1734 году он вернулся в свой родной город, где расписал множество алтарей для местных церквей и учредил школу живописи. В 1750 году отправился в Вену, а позднее в Дрезден, по приглашению Августа III, где его портретная, религиозная и историческая живопись принесла ему много похвал. Утверждают, что человеческие фигуры на пейзажах Дрездена работы Каналетто написаны именно Ротари. Он также сделал несколько работ
38
Нимфенбург — замок в Мюнхене. (Примеч. пер.)
В 1756 году Ротари пригласила в Россию Елизавета. Наиболее ярким свидетельством его деятельности во благо императрицы — и настоящим проявлением его искусства — являются 328 портретов молодых придворных дам. Множество их улыбок, несколько однообразных, блистают с картин созданного в стиле рококо «Кабинета мод и граций», с тех самых стен, которые Роллан украсил позолоченными деревянными украшениями. Ротари весьма удачно поймал в этих веселых юных созданиях дух правления, которое доживало последние годы. Для Академии художеств им было нарисовано еще 50 голов девушек различных расовых типов из всех областей Российской империи. Еще 22 портрета украшают комнаты Китайского домика работы Ринальди в Ораниенбауме. Ротари приписывают создание сентиментальной, выполненной в голландском стиле картины «Плохие новости». Он также оставил в России очень хороший автопортрет. С его портретов Елизаветы, Ивана Шувалова, графа Сиверса и Чемесова позднее были сделан гравюры. После смерти Елизаветы Ротари оставался в столице только несколько месяцев. В его отъезде в Курляндию в 1762 году можно усмотреть дружеские связи с Растрелли, который в то время также отправился в Курляндию. Ротари занялся реставрацией картин в ранних дворцах Растрелли в Митаве и Ругентале. В августе того же года он скончался.
Мы лишь вскользь упомянем Стефано Торелли (1712 — 1784), другого итальянца того периода. Его стиль соответствовал своей эпохе. Хотя он рисовал портреты (возможно, после ее смерти) Елизаветы, облаченной в латы и с лавровым венком на голове, его работы в России, за исключением некоторых интерьеров в Ораниенбауме, относятся к последующему правлению. «Коронация Екатерины II» в Третьяковской галерее — один из ранних примеров его творчества. Как и Ротари, Торелли учился у Солимены в Неаполе и работал при саксонском дворе в Дрездене, хотя много дольше, чем Ротари, с 1740 года до своего отъезда в Россию примерно в 1758-м. Для великого князя Петра и Екатерины он работал в Ораниенбауме и в Царском Селе.
Еще одна нация, второстепенная в области искусства, чисто случайно была представлена Виргилиусом Эрихсеном, который родился в Дании и учился в Копенгагене. В 1757 году он прибыл в Россию в качестве портретиста, на основании того, что сделал два портрета Фридриха V на эмали; в это время ему было тридцать пять. Его первой моделью стал австрийский посол Эстергази, но имя себе он создал благодаря портрету Елизаветы на табакерке. Портрет написан по памяти после того, как Елизавета посетила бал во дворце Эстергази, — говорят, сходство было поразительным. Установленные таким образом связи с двором Эрихсен сумел сохранить, и, похоже, остался в милости у Екатерины до самого своего отъезда в 1772 году в Копенгаген, где десятью годами позже скончался. В Екатерининском дворце в Царском Селе сохранился портрет Елизаветы работы Эрихсена.
И наконец, мы обратимся к французам — портретистам и художникам на исторические темы, — которых много приехало после смерти Каравака в 1754 году. Несерьезность намерений и кратковременность пребывания многих из них в российской столице лучше всего характеризуют цифры: Жан Луи Токке прибыл в 1756-м и уехал в 1758-м, Жан Батист Ле Принс прибыл в 1758-м, уехал в 1762-м, Луи Жозеф Ле Лоррен прибыл в 1758-м, скончался в 1759-м, Жан Мишель Моро прибыл в 1758 году, уехал в 1759-м, Луи Жан Франсуа Лагрене прибыл в 1760-м, уехал в 1762-м. Только самый малозначительный из прибывших художников, Луи Жозеф Морис, приехавший в 1758-м или 1759-м, остался и при новом правлении Екатерины II.
Одной из прихотей Елизаветы было заставлять художников рисовать ее портреты и рассылать их в разные дворы Европы. Караваку обычно платили но 1200 рублей за дюжину копий ее портретов, которые предназначались для отправки за рубеж. Каравак еще не скончался, когда в Париже начались переговоры с целью убедить знаменитого портретиста Токке приехать в Россию, чтобы писать портреты императрицы. Репутация Токке в то время во Франции была высока, как ни у кого другого. Ученик Риго, он на протяжении последних двадцати лет был членом Академии и много раз писал королевских особ. Художнику предложили назвать свои условия. Но он был крайне осторожен с русскими агентами и очень долго вел переговоры о расходах и условиях. Устав торговаться, Елизавета отказалась от него и, поискав новую кандидатуру, успешно провела переговоры с Ротари, который незамедлительно направился в Россию.
Тем временем Токке после дальнейших переговоров наконец согласился на предложенные русским агентом условия и в мае 1756 года покинул Париж. Переговоры в общей сложности заняли два года, прежде чем Токке, наконец, подписал контракт на создание портрета императрицы. В России они с супругой появились в начале осени 1756 года. Художник был представлен Елизавете в Зимнем дворце Воронцовым 22 августа; позирование началось 1 октября.
Токке оставался в России всего двадцать пять месяцев, но его искусная кисть произвела столько, что вполне оправдала премию в 26 тысяч серебряных рублей, полученных от императрицы. Помимо шести-семи портретов императрицы (из которых сохранился только один, не считая двух грубых набросков), он создал большое число портретов самых высокопоставленных придворных. Среди них — портрет канцлера Воронцова со своей семьей, Шереметевых, Строганова, Штелина и Кирилла Разумовского (чей прекрасный портрет, ставший основой для гравюры Шмидта в 1762 году, в наше время находится в Третьяковской галерее). Императрица на двух портретах изображена в полный рост. Первое изображение — величественный парадный портрет для Зимнего дворца, который ныне находится в Эрмитаже; Людовик XV хотел точную копию с этого портрета, но она не была выполнена. Второе изображение — основательный портрет в охотничьем костюме, — написанный в Петергофе и предназначенный для Царского Села. Из четырех портретов, на которых были изображены только голова и плечи, один, по всей видимости, предназначался для отсылки Людовику XV, один для Воронцова, один для французского посла д'Опиталя, один же императрица собиралась оставить себе. Портрет в три четверти роста, который находится ныне в Версале и, как полагают, изображает Елизавету, можно смело исключить из числа работ Токке, поскольку столь самолюбивая женщина, как Елизавета, никогда бы не потерпела, чтобы в ее средних летах ее изобразили столь откровенно и нелицеприятно. Дориа предполагает, что на портрете изображена какая-то немецкая принцесса, и напрочь отвергает авторство Токке.
Возможно, благодаря трудностям, с которыми его заполучили в России, к Токке относились иначе, чем к другим иностранным художникам. К нему обращались как к дворянину и приглашали на мероприятия, на которых присутствовали только самые заслуженные лица и дипломатический корпус. О своем присутствии на приеме иностранных послов он оставил память — живой маленький набросок с натуры мелом и индийскими чернилами. Этот набросок, запечатлевший одну из сценок в Зимнем дворце, хранится в «Кунстмузеуме» в Копенгагене. Но хотя к Токке и относились как к дворянину, придворный вышел из него не самый деликатный. На первом портрете Елизаветы, похоже, Токке не уделил должного внимания необходимости подправить короткий и довольно толстый нос императрицы; поскольку Шмидт, делая с портрета гравюру, эти изменения внес, разница в двух портретах заметно бросается в глаза.
Токке покинул Санкт-Петербург в сентябре 1758-го, но по пути в Париж задержался в Копенгагене для того, чтобы нарисовать портрет короля Голландии. Перед тем как он уехал, Елизавета подарила ему кольцо с бриллиантом, а его жене — табакерку для нюхательного табака. Визит Токке в Россию оставил большой след. У него было много учеников. Для развития художественной школы в России его пребывание в Санкт-Петербурге имело весьма важное значение.
Примерно в то же время, когда Токке прибыл в Санкт-Петербург, в Россию из Парижа отправился молодой художник двадцати восьми лет по имени Луи Жозеф Морис. О нем мало известно, за исключением того, что в России он довольно быстро завоевал такую репутацию, что стал называть себя «первым художником императрицы Елизаветы», и что он организовал несколько празднеств во время коронации Екатерины и нарисовал ее портрет. Морис вернулся в Париж примерно в 1780 году и, по всей видимости, в дальнейшем работал в Версале для Марии-Антуанетты.
В отличие от Токке и почти единственный среди иностранных художников того времени, Жан Батист Ле Принс приехал в Россию после долгого путешествия по Италии и Голландии по собственной инициативе и на свой страх и риск. Подобное поведение можно объяснить только любовью к путешествиям и интересом к другим странам и необычным людям, поскольку в России Ле Принс путешествовал, делая множество зарисовок местных людей, обычаев, зданий и костюмов. Он держался особняком, не став раболепным придворным; в Россию он прибыл скорее для того, чтобы ее узнать, а не для того, чтобы заработать. Именно Ле Принс, вернувшись через пять лет из России, ввел во Франции кратковременную моду на русское в живописи и на экзотичный «русский стиль», который мгновенно захватил воображение двора, как ранее «турецкий стиль» и «китайский стиль». Он взял от России больше, чем ей дал. Правда, он был представлен императрице по прибытии в 1758 году, и после того, как представил несколько своих работ, ему поручили украсить некоторые детали возводящегося Зимнего дворца, где он нарисовал над дверями государственных апартаментов «Поэзию», «Музыку» и «Скульптуру». Помимо пейзажей и пасторалей, он сделал тридцать четыре живописные работы для личных покоев императрицы. Позднее он украшал потолок в небольшом кабинете около спальни императрицы, но вскоре снова отправился в свое одинокое путешествие, поскольку обладал слишком беспокойной натурой, чтобы удовлетвориться оседлой жизнью придворного архитектора-декоратора. Он отправился путешествовать в Москву, Финляндию и Литву и даже забрался в Западную Сибирь. Но со смертью императрицы он лишился покровительства, которое давало ему средства на жизнь, и потому решил присоединиться к своему соотечественнику Лагрене, возвращавшемуся в Париж. Позднее, с 1763-го до самой своей смерти в 1781 году, он был известен во Франции как жанровый и пейзажный живописец. Из «картин» России, которые он показывал во Франции, самой известной является находящееся в Лувре «Крещение русских». Книга Ле Принса «Различные традиции и обычаи России», посвященная Буше, содержит семьдесят гравюр со сделанных в России рисунков, иллюстрирующих буквально каждую сторону сельской жизни районов, где побывал неутомимый француз. Эта книга ценна и как исторический документ, и как художественное произведение.