Северная рапсодия
Шрифт:
– Ладно, придержи их пока. У нас есть котелок, но готовить прямо на площади будет слишком вызывающе. Выйдем из деревни – там и поедим. Брат Эгиль, выползай уже! Солнце высоко, на нас вся деревня смотрит.
– Не хочу, там холодно, – промычала сонная туша, однако покорно стала вылезать из пригретого убежища, в точности повторяя реакцию Лейфа на ослепительное весеннее утро.
Свернув свои пожитки, братья и их проводник отправились в путь стараясь не привлекать подозрительные взгляды местных, коими их щедро одаривали ещё вчера. Подниматься на холм перед пустырём было тяжелее и дольше, чем спускаться с него, а путешествуя рядом с неразговорчивым Камышом, который шёл самым
Вчерашние подозрения Лейфа никуда не исчезли, наоборот – чем дальше они отходили от деревенского частокола, тем сильнее они его мучили. Он был уверен, что сейчас, пока они на пустыре, ничего плохого с ними не произойдёт, ибо на пустыре просто негде устраивать засаду. Но, кто знает, что случится ближе к берегу реки? Лейф, следуя вторым, постоянно оглядывался на плетущегося в конце Эгиля, пытаясь по лицу брата понять, о чём тот думает. Обычно это получалось легко – Эгиль для него всегда был открытой книгой. И сейчас, видя его безмятежное лицо без каких-либо признаков обеспокоенности, он нервничал ещё больше. Молчаливое шествие почти добралось до верха холма, где Лейф предложил остановиться для завтрака, чтобы не разводить костёр на самой вершине. Он предположил, что, выбравшись на пустырь из низовья, они могут столкнуться с сильным ветром. Камыш согласился кивком головы, и Эгиль, разумеется, возражать не стал – он никогда не отказывался от перекуса. В небольшом отдалении от дороги как раз было место, предназначенное для таких целей – небольшая площадка с обложенным маленькими камнями кострищем и несколькими плоскими камнями для рассадки. Использовав вязанку дров и хвороста, всегда в запасе имевшуюся у одного из братьев, компания собралась вокруг костра и начала растапливать снег в котелке.
– Камыш, чем ты занимаешься? Ты живёшь в этой деревне? – решил начать беседу Лейф. Возможно, сейчас у него получится разговорить их попутчика, или даже разоблачить его. Ещё не поздно было бросить всю эту затею и придумать новый план по переправе.
– Нет, я живу с дядюшкой. Помогаю ему. И рыбачу, – отвечал Камыш. Похоже, со вчерашнего дня ничего не изменилось.
– А твой дядюшка, говоришь, паромщик? – встрял Эгиль. – И много зарабатывает? Часто перевозит кого-то?
– Не знаю, довольно редко, сколько зарабатывает – не спрашивал. Обычно нам хватает того, что мы добываем сами. Он берётся за перевозку, только если это очень важно, – отвечал Камыш. Он протянул Лейфу предложенные ранее овощи, которые тут же отправились в котёл, едва снег растаял. Вскоре, вслед за ними должна отправиться и копчёная рыба – чёрт его знает, что из этого получится, Лейф никогда не готовил уху из овощей и копчёной рыбы, но звучало вполне аппетитно.
– А вы двое – братья, да? – неожиданно спросил Камыш. Ну, неужели! Завязка нормальной беседы?
– Практически. Мы названые братья – наши отцы работали вместе, в домах по соседству. Мой отец – плотник, его – кузнец. Зачастую заказы брали один на двоих – кузнечное дело идёт с плотницким рука об руку. Мы с Эгилем росли вместе, через многое прошли в детстве, и стали друг другу братьями, – рассказал Лейф. В этот момент он осознал, что они даже своих имён Камышу не называли, он их знал лишь как «тех двоих, пришедших с пустыря».
– Брат может не быть другом, но друг всегда будет братом, – гордо заявил Эгиль.
Камыш ничего не ответил. Лейф ждал, что тот спросит ещё что-нибудь, но он просто молчал, смотря на огонь. До чего же трудно с ним разговаривать. Повисла неловкая пауза, которая, казалось, никак не смущала их проводника.
– Камыш, дружище, расскажи-ка поточнее, куда конкретно мы идём? Вы с дядей в курсе, что на реке сейчас наверняка рыщут люди Тарлинга и Тортоннинга? Не опасно в такое время организовывать паромную переправу? – вновь взял инициативу Эгиль.
– Кто рыщет? Я про это ничего не знаю, – ответил проводник. Ну да, конечно, рассказывай тут. Хотя, похоже, этот парень вообще очень многого не знает.
– Дружище, у меня такое чувство, что когда мы доберёмся до твоего дядюшки, нас кто-то из этих ребят возьмёт да и нашпигует стрелами, приняв за шпионов. А, может быть, это сделают твои дружки-бандюки, поджидающие нас в засаде у реки, м?
Лейф заулыбался в предвкушении. Когда нужно было бить не в бровь, а в глаз, Эгилю не было равных. Камыш непонимающе захлопал глазами.
– Какие дружки? У меня нет друзей, только дядя.
– Вот, значит, как? Ты давай-ка, кончай нам мох в уши пихать, клоп речной! Ты смотри, Лейф, за дураков нас держит, паршивец! Какой ещё дядюшка?! Ты даже возраста его не знаешь! Сидел перед нами, длину бороды выдумывал!
– Но у него, правда, есть борода!
– Да плевал я на его бороду! Говори, зачем надо было выманивать нас из деревни? Где засаду устроили, спрашиваю? – допрашивал Камыша Эгиль, скорчив самую страшную рожу, на какую был способен. Он поставил ногу на тот же камень, на котором сидел Камыш, и поднёс ему к лицу свой внушительных размеров сжатый кулак. – Я вот этой самой рукой с детства гвозди ковал. Коли сейчас правду молвить не сподобишься, я тебе челюсть сверну, паскуда, понял ты меня?
Лейф тем временем нарезал купленную вчера рыбу и отправлял её кусочки в котелок. Надо отдать Камышу должное – перед лицом разъярённого Эгиля мало кто мог сохранить самообладание – люди либо тушевались, либо приходили в схожее с эгилевым остервенение. Но Камыш продолжал недоумённо хлопать глазами.
– Но я же вам всё сказал как есть. Дядюшка послал меня в эту деревню, наказал найти двух людей, что придут с пустыря, и привести к нему. Сказал, что это очень важно. Так вот оно и было. А что значит «засада»? Это что-то вроде ловушки? Я иногда ловлю рыбу и лягушек в ловушки, но обычно приходится ждать долго, мне легче удилом или гарпуном ловить. Вы хотите знать, где я обычно их ставлю на реке?
Эгиль повернулся к Лейфу совершенно взбешённый.
– Брат, можно я ему двину?
– Погоди, брат, остынь. Что ты на него так взъелся? Он нас угостил овощами, а ты перед ним кулаком машешь. Камыш, прости моего брата, он очень подозрительный. Просто мы немного не понимаем некоторых деталей твоей истории. Вот, например – почему ты позвал с собой именно нас? И почему это твой дядя никогда не ошибается?
– Кроме вас, с пустыря никто не приходил. А дядюшка… ну, он просто никогда не ошибается. Так всегда было.
Только Лейф собирался задать следующий вопрос, как его внезапно осенила одна мысль:
– Камыш, твой дядюшка, Ондатра… Он волхв?
Камыш совершенно непринуждённо пожал плечами:
– Не знаю, дядюшка – это дядюшка. Что такое «волхв»?
Эгиль посмотрел на брата с прищуром, ожидая разъяснений. Лейф стал прокручивать в голове всё, ранее сказанное проводником.
– Волхвы Мёрзлых топей, мне про них отец рассказывал. Ты не помнишь истории про них, брат? Старцы, живущие на болоте, великие целители и прорицатели. К ним издревле ходили за советом ярлы и конунги, в надежде получить благословение богов, мудрые напутствия или хотя бы узнать о благих знамениях. Виндскар и Волд не просто так строились рядом с этим болотом – конунги Филнъяра частенько заезжали к волхвам перед каким-нибудь большим военным походом или торговым путешествием.