Северная война

Сахаров Василий Иванович

– Этим вы должны были заниматься в войске крестоносцев?

– Да. Готовится осада Дубина, и король Конрад послал нас на помощь герцогу.

– Это все?

– Нет.

Фортификатор замялся, а я без злобы пнул его сапогом по коленной чашечке и поторопил:

– Живее отвечай.

Католик скривился от боли и торопливо зашептал:

– Помимо осадных работ нам предписано осмотреть и разметить места, в которых должны быть построены новые замки и пробиты дороги. И еще я знаю, что нашему начальнику выдали карты венедских земель с предварительными набросками и пометками по будущему строительству.

– Кто у вас старший?

– Мэтр Карл Штрах.

– Он в толпе?

– Да.

– Карты у него?

– Да.

– Ваша группа одна такая?

– Нет. Еще две отправились в войско короля.

–

Иди. Позже еще поговори.

Пинком я отправил пленника к остальным. Затем подозвал к себе Саморода и рассказал ему, кто попал к нам в руки. Варяг меня выслушал и покачал головой:

– Вон оно как. Значит, крестоносцы имеют ввиду, что могут не одолеть нас за один раз и думают о строительстве укреплений. Хитро все придумали. Опору для себя на наших землях готовят. Гады!

– Именно, что гады, Ранко. Но они не придумали ничего нового. Так же поступали римляне, когда на кельтов и галлов давили, и так же наступали саксы двести лет назад, когда на землях вагров основали Марку Биллунгов. Для начала натиск. Затем строительство крепостей, замков и складов. Потом сбор сил, зачистка территорий и новый рывок. Стратегия 'Дранг нах Остен', как она есть.

– Это понятно, - варяг согласно мотнул головой и посмотрел на пленников: - С этими-то, что делать будем?

– Найдешь карты, которые у них есть, а затем вместе с полусотней варягов и лесовиками отправим пленников в Аркону, где с ними жрецы потолкуют и к делу приставят, это ведь не шваль подзаборная, а люди с понятием о своем ремесле.

– Да, Вадим, наверное, ты прав. А с грузом как поступим?

– Просто. Караван, который утром пойдет, возьмем и вместе с ним все сожжем. Жир на вражеские телеги и гори-гори ясно.

– Понятно.

Ранко вновь отправился к пленникам, а я остался на месте и осмотрелся. Трупы германцев уже уносили в лес. Наши лошадники осматривали рыцарских коней и мощных тягловых животных, часть из которых мы заберем с собой. Другая группа воинов собирала в кучу оружие, доспехи, украшения имперских аристократов и кошельки мертвецов, хотя бы что-то с собой, но заберем.

В моих указаниях никто не нуждался, и мой взгляд скользнул по темному небосводу. Скоро утро и новый бой. Врагов будет сотни три, а то и больше, и в обозе, который мы собираемся разгромить, около восьмидесяти повозок. Драка будет серьезная, не чета неожиданному ночному налету, но крестоносцы не ожидают, что мы находимся непосредственно на тракте, да еще и днем, так что дело сделаем. Правда, потом придется срочно идти на соединение с Вартиславом и выдумывать новую каверзу для врагов. Однако это ничего, по дебрям бродить и от погони уходить, нам не привыкать.

Глава 14.

Верхняя Саксония. Лето 1147 Р.Х.

После ночной битвы с венедскими налетчиками, во время которой Седрик фон Зальх показал себя с самой наилучшей стороны, жизнь молодого рыцаря изменилась. Генрих Лев запомнил его и приблизил к своей особе. Седрик покинул отряд архиепископа Адальберта, который отпустил воина с миром, и в земли проклятых бодричей Зальх вошел уже как человек герцога. Воинов под его рукой не было, но зато он постоянно находился рядом с Генрихом, выполнял его задания и был на посылках. Лицо рыцаря стало узнаваемым. Каждый человек в войске крестоносцев знал, кто он такой и Седрика это устраивало, ибо, когда армия Льва соединилось с отрядами маркграфа Конрада Мейсенского, рыцарь был представлен отцу девушки, которую он считал тайной дамой своего сердца. Тогда влиятельный имперский аристократ удостоил его беседы и сказал, что у Седрика большое будущее и эти слова придали Зальху уверенности в себе. После чего у него мелькнула мысль, что шансы свести более близкое знакомство с Гертрудой Мейсенской из эфемерных превращаются в реальные.

Впрочем, дела сердечные занимали Зальха постольку поскольку. Шла война, и католики двигались на восток к языческой крепости Дубин. Каждый день случались схватки и подлые нападения венедов, которые прятались в лесах и болотах. Из дремучих чащоб летели стрелы и дротики, на тропах было превеликое множество хитроумных ловушек, а темными ночами с моря высаживались ватаги варягов, которые блокировали продвижение транспортных колонн. Приморский тракт был перекопан рвами, которые требовалось засыпать. Кое-где коварные язычники заранее изменили русло мелких речушек и ручьев, и воды размыли древнюю дорогу. Вражеские лесовики вырезали

боковые и тыловые дозоры, а перед авангардом постоянно крутилась злая и весьма умелая конница бодричей под знаменем, на котором был изображен бурый медведь. Армия крестоносцев растянулась на десяток миль, и вместе с герцогом Генрихом находилось всего пятнадцать тысяч воинов. Многие крестоносцы, несмотря на летнюю пору, болели, а тысячи раненых отправлялись обратно в империю. Обозы с продовольствием отстали, и часть из них была разграблена, кстати сказать, не только венедами, но и самими католиками. На охрану караванов с припасами и тыловиков приходилось выделять сильные отряды из самых надежных воинов. Граф Оттон Амменслебенский, который сидел в Гамбурге, регулярно присылал гонцов с известиями из империи и жаловался на то, что никак не может разгромить отряд некоего Вадима Сокола, который вновь высадился в Верхней Саксонии и постоянно совершает набеги на тракт Гамбург-Любек. Между рыцарями происходили конфликты и поединки. Усталые люди были обозлены, а священники спорили между собой, и порой доходило до рукопашных схваток, в которых проповедники с тяжелыми деревянными крестами в руках, бросались друг на друга и орудовали символом веры, будто оружием.

В общем, быстрого броска на восток не получалось. Крестоносцы проходили в день не более четырех-пяти миль и теряли своих боевых товарищей. В армии все больше воцарялась неразбериха, и Конрад Мейсенский советовал герцогу Генриху остановиться, собрать силы в кулак, подтянуть обозы, поставить вдоль тракта временные деревянные форты и только после этого двигаться дальше. Хромоногий Лев, который перемещался только на носилках, слушал маркграфа и кивал головой. Ну, а затем он отдавал приказ усилить натиск на язычников, и воины Крестового похода вновь вступали в скоротечные схватки с врагами, проливали свою кровь и отвоевывали очередную милю заболоченной земли. Все эти судорожные рывки напоминали Седрику последние дни его пребывания в войске пфальцграфа Фридриха Саксонского, и он не раз порывался поделиться с герцогом своими соображениями по поводу ведения войны. Но мнение Зальха, впрочем, как и любое другое, не интересовало Генриха Льва. Поэтому, опасаясь немилости, рыцарь молчал и когда передовые отряды герцога все же вышли к Дубину он этому сильно удивился. Основного войска венедов не было, хотя не так давно оно стояло под стенами приморской твердыни бодричей, и католики пробились к своей первой цели.

Под Дубином настроение герцога заметно улучшилось. Он стал чаще улыбаться, и сломанная нога уже не так сильно беспокоила его. Армия католиков стягивалась к крепости бодричей и начала приготовления к осаде. Егерские отряды и группы свободных охотников, которых становилось все больше, зачистили окрестности и венеды стали нападать гораздо реже. В удобных для высадки с моря местах были оборудованы наблюдательные посты и срублены сторожевые вышки. Речушки и ручьи возвращались в прежние русла, а тракт заравнивали и устилали гатями. Снабжение немного улучшилось, по крайней мере, для герцога и его воинов, а затем, по настоянию Адальберта Бременского и нескольких цистерианцев, которые вели переписку с Бернардом Клервоским, проповедники прекратили грызню. От других колонн Святого воинства тем временем приходили вести, что продвижение вглубь вражеских земель идет относительно неплохо, хотя и не так хорошо, как планировалось. К воинам вновь вернулось бодрое настроение, и война опять стала превращаться в войну, а не в беготню за дикими варварами, которые находятся на своей земле и имеют собственные стрелометы и огненные зелья.

Каждый день Зальха был наполнен делами и в сопровождении своего оруженосца Танкреда он перемещался от одного отряда к другому. Герцог посвятил себя предстоящему штурму Дубина целиком и полностью, и того же он требовал от своих людей. Вот и приходилось Седрику проводить в седле по десять-двенадцать часов в сутки. Одних надо поторопить, а других придержать, третьим пригрозить, а четвертых урезонить. Встреча, другая и третья, а потом глядь, наступил вечер, и так продолжалось до тех пор пока на одном из утренних разводов герцог не оставил его в своем шатре. Зальх ничего такого не ожидал и не знал, что скажет ему Генрих Лев, а тот в свою очередь не торопился, приказал поднять полога шатра, который находился на возвышенности, и поднести его кресло поближе к выходу. Дюжие слуги выполнили приказ, и отошли в сторону. Седрик и Генрих остались вдвоем и герцог, кивнув в сторону языческой твердыни, спросил Зальха: