Северная война
Шрифт:
— Не стоит волноваться, любезный шкипер! Идем прежним курсом и якоримся рядом с этим славным корабликом! — легкомысленно велел Егор, неотрывно наблюдая в подзорную трубу за балтийскими серыми водами. — Очень уж мне знаком силуэт данного судна. Не иначе это славный датский шкипер Лаудруп пожаловал к нам в гости! А сей бриг, скорее всего, носит гордое имя — «Король».
Егор не ошибся, а когда фрегат «Луиза» встал на якоря в пятидесяти — шестидесяти метрах от «Короля», на капитанском мостике брига появилась приметная широкоплечая фигура, рядом с которой замаячили две легкомысленные женские шляпки, и громкий голос известил — на отличном английском языке:
— Приветствую вас, доблестный сэр Александэр! Не пригласите ли в гости бедного датского шкипера вместе с его домочадцами?
— И вам доброго здоровья, капитан! — тут же откликнулся Егор. — Но стоит ли утруждать нежных женщин лазаньем по неудобным корабельным трапам? Я сейчас же сам пожалую к вам. Буду только рад лишний раз пройтись по знакомой палубе «Короля»! — обернулся к Фролову: — Евсей, вели шлюпку спускать на воду!
Егор достал из-за пазухи короткую золотую цепочку, на которой висел скромный серебряный православный крест и массивная золотая серьга — с большим ярко-алым рубином. Он аккуратно отстегнул серьгу от звена цепочки и ловко вставил в мочку своего левого уха.
— Пиратская! — уважительно прокомментировал Фрол Иванов, после чего спросил: — Это тот самый шкипер Лаудруп, с которым вы, Александр Данилович — вместе с Петром Алексеевичем — плавали по Северному морю и соленым норвежским водам?
— Он самый! Что, тоже хочешь — подняться на палубу этого славного брига? Поехали, без вопросов… Ухов! Подумай насчет скромных подарков, расстарайся уж…
Лаудруп совершенно не изменился и, как в старые добрые времена, напоминал своим внешним обликом классического пирата: до синевы выбритый подбородок-кувалда, черные длинные усы, кончики которых были лихо и воинственно закручены вверх, обветренное лицо, украшенное парочкой живописных шрамов. Рядом с капитаном замерли — в почтительных книксенах — две незнакомые Егору дамы, облаченные в нарядные европейские платья. Одна, та, что немного постарше, была черноволосой, низенькой, полной и смешливой: ее полные губы расплывались в приветливой улыбке, карие глаза весело блестели, на щеках наличествовали задорные и симпатичные ямочки. Вторая же барышня, еще совсем юная — лет пятнадцати-шестнадцати, не более, была просто красавицей: высокая, невероятно стройная, с правильными чертами лица, обрамленного длинными платиновыми локонами. Но красота этой девушки была какой-то чрезмерно правильной, какой-то избыточно строгой и холодной.
«Веселая толстушка-пышка и натуральная Снежная Королева! — улыбчиво прокомментировал внутренний голос. — Ты, братец, как хочешь, но мне эта полненькая больше по душе! Не нравятся мне холоднокровные и равнодушные особы…»
— Сэр Александэр, сколько лет сколько зим! — громко завопил Лаудруп, широко разводя в стороны свои длиннющие руки. — А ведь ты не забыл скромного шкипера «Короля»! Мой подарок — серьгу заветную — до сих пор носишь в ухе…
Выпустив Егора из своих крепких объятий, датчанин торжественно представил своих спутниц по морскому путешествию:
— Вот эта неземная красавица — моя жена Гертруда, образец разумности и невероятной серьезности! — При этих словах толстушка громко прыснула и смущенно спрятала свое покрасневшее личико в пышные кружева широкого рукава платья, а Лаудруп, даже не моргнув глазом, продолжил: — Ты, сэр Александэр, можешь называть ее Гердой. А эта, на мой взгляд, чрезмерно худющая девица является младшей сестренкой моей добродетельной супруги. Зовут эту высокомерную особу Матильдой, для своих — Матти… Не понимаю почему, но все мужчины, поголовно, считают сию девицу небесной красавицей и ужасно теряются в ее присутствии. Например, вчера после обеда, через три с половиной часа после того, как «Король» надежно забрал якорями местный грунт, к нам с визитом вежливости пожаловали два русских генерала с очень смешными именами. Один назвался Аникитой, а другой — Автономом. Солидные такие генералы, матерые, а в присутствии нашей худосочной Матильды начинали густо краснеть и заикаться сильно. Чудеса, да и только! Вот, смотрю, уважаемый сэр Александэр, и один из твоих юных друзей уже сражен в самое сердце меткой стрелой купидоновой…
Егор обернулся: Ванька Ухов («Может, стоит его наградить давно заслуженным прозвищем — „Теркин“?» — въедливо поинтересовался внутренний голос) был откровенно спокоен и благодушен, а вот Фролка Иванов… Краснел, бледнел и усиленно пялился в сторону, где, среди низеньких свинцовых волн, черные балтийские тюлени увлеченно играли с пустым бочонком из-под дешевого португальского портвейна.
— Судя по всему, ты, поручик Фрол Иванов, владеешь речью английской? — удивленно спросил Егор.
— Владею, Александр Данилович! — честно признался Фрол. — Мы с Яковом Брюсом, моим прошлым господином, вместе занимались этим языком. У меня даже лучше получалось. Так учитель говорил иноземный, а господин Брюс — сильно гневаться изволили, даже заехали мне в ухо нешутейно…
— А где же, уважаемый капитан, твой сынок? Сколько ему сейчас лет? — вопросительно огляделся по сторонам Егор.
— Уже девять лет исполнилось нашему Томасу! — опередив мужа, с гордостью сообщила полненькая Гертруда. — Очень живой и непосредственный мальчик! Даже иногда чересчур… На берег он уплыл, вместе с генералом Репниным. На лошадях покататься, пострелять из пушек…
По приказу Лаудрупа на палубе — под центральной мачтой — был установлен походный раздвижной столик, сервированный на пять персон: Фролка Иванов, как человек образованный и англоговорящий, также удостоился любезного приглашения от мадам Гертруды — принять участие в скромной общей трапезе. Сержант же Ухов, вздохнув печально и обреченно, отправился на обзорную прогулку по кораблю.
Осушив высокий бокал («За долгожданную встречу!») с неплохим токайским вином, Егор сразу же перешел к делу:
— Насколько я понимаю, шкипер, ты прибыл сюда не ради праздного и познавательного путешествия? Надумал-таки поступить на службу к русскому царю?
Лаудруп только улыбнулся и коротко кивнул головой, а его полненькая половинка зачастила бойко и уверенно:
— Да, сэр Александэр, мы — надумали! О щедрости русского государя ходят настоящие легенды. В Европе всем известно, что вице-адмирал Корнелий Крейс получает в год до восьми тысяч рублей русских. Людвиг! («Ого, оказывается, Лаудрупа зовут Людвигом!» — удивленно отметил внутренний голос.) Сколько это будет — в голландских гульденах? Ладно, не напрягайся. Я и так знаю, что очень даже много. Нет, мы, конечно же, понимаем, что пока еще рано думать об адмиральском звании… Но о пяти-шести тысячах рублей в год — почему бы и нет? Достойная плата… Да, еще было бы совсем даже неплохо — для Матти найти достойного жениха: богатого, желательно княжеских благородных корней. Наши претензии, случайно, не очень чрезмерны? — Она наивно и чуть обеспокоенно посмотрела на Егора.
— Что вы, мадам Герда, вы — сама скромность! — Егор склонил голову в вежливом полупоклоне. — Разрешите озвучить суть моих предложений? Благодарю вас! Итак, предлагаю храброму капитану Лаудрупу — звание контр-адмирала…
— Ура! Ура! Ура! — тут же радостно захлопала в ладоши впечатлительная и непосредственная Гертруда, через полминуты неожиданно засмущалась и тихонько попросила Егора: — Продолжайте, сэр Александэр, продолжайте…
— Так вот, звание контр-адмирала и годовое жалованье — шесть тысяч рублей в год. Естественно, просторный жилой дом — со всей мебелью и необходимой посудой — также предоставляется бесплатно. За «Короля» будет назначена отдельная плата. Надо подумать и о достойной оплате матросам.
— А где же будет стоять этот наш дом? Который — бесплатный и со всей мебелью?
— Первые два года, я думаю, в старинном русском городе, который называется Старая Ладога. А потом уже здесь, в Питербурхе.
— Каковы мои обязанности? — не выдержав, вмешался в разговор Лаудруп, послав своей супруге откровенно молящий и жалобный взгляд.
«Подкаблучник ты наш!» — жалостливо вздохнул внутренний голос.
Егор снова наполнил свой бокал токайским, приветственно кивнув дамам, сидящим за столом напротив него, выпил вино, поставил пустой бокал на стол и объяснил: