Северная война
Шрифт:
«Комендант-то явно к тебе направляется. Выйди навстречу, не заставляй пожилого человека карабкаться по крутому косогору, запыхается ведь… — насмешливо заканючил внутренний голос. — Что, не пойдешь? Боишься, что подчиненные не так поймут? Гордыня обуяла? Ну-ну, смотри, братец…»
По знаку Егора к нему приблизились Шереметьев и Апраксин, а Ухов и Иванов, в соответствии со своими скромными чинами, покладисто отошли в сторону. Что поделаешь, серьезные переговоры требовалось проводить с соблюдением всех писаных и неписаных норм и правил, обязательно в присутствии достойных и уважаемых свидетелей.
Комендант Нотебурга и Прохор Погодин остановились в нескольких шагах от троицы русских военачальников. После
— Отважный сэр Александэр! Я бесконечно рад, что мне посчастливилось лично познакомиться с вами! — неожиданно заявил Шлиппенбах. — Мой младший брат, командир ливонского королевского корпуса, в своем письме очень тепло и восторженно отзывается о вас. Судя из событий и поступков, описанных в его подробном послании, вы, сэр, являетесь настоящим благородным кавалером, для которого кодекс рыцарской чести — не пустой звук!
Генерал бережно снял с головы свою каску-кастрюлю и торжественно помахал ею туда-сюда, выставив далеко вперед носок правой ноги — в низком кожаном сапоге, щедро обитом металлическими пластинами, и почтительно склонив свою седую голову.
Польщенно улыбнувшись, Егор ответил несколькими цветастыми дежурными комплиментами, посвященными неисчислимым достоинствам всего благородного семейства Шлиппенбахов. После чего поинтересовался здоровьем храбрейшего шведского короля Карла Двенадцатого, а также причинами, приведшими на невский берег доблестного коменданта крепости Нотебург, не обращая при этом ни малейшего внимания на насмешливые смешки и ехидное перешептывание Шереметьева и Апраксина за своей спиной.
Восторженно поведав о крепком и нерушимом здоровье любимого и почитаемого короля Карла, Ерик Шлиппенбах неожиданно понурился, меланхолично потряс длинной седой бородой и принялся, заходя откровенно издалека, излагать суть своей просьбы:
— Умирает рыцарство европейское! Благородство и милосердие нынче не в чести… Современные люди — даже благородного происхождения — озабочены только пополнением своих карманов пошлым златом. Усадьбы, обставленные дорогущей мебелью, бесконечная вереница жадных молоденьких любовниц, конюшни, забитые породистыми лошадьми, кольца и перстни, раззолоченные камзолы — сотнями… Эх, куда катится весь этот мир? Печально все это, печально… Вы согласны со мной, доблестный сэр Александэр?
— О, да, мой храбрый генерал! — заверил Егор, стараясь оставаться при этом максимально серьезным. — Ваши слова для моего бедного сердца — словно живительный бальзам. Продолжайте…
— Любовь и рыцарство. Прекрасные дамы, верные и преданные, трепетные и неземные. Погони и схватки. Печаль — под руку с радостью… Неужели все это — осталось только в старинных балладах и сагах? Неужели, сэр Александэр, сама Любовь — покинула эти грешные берега? Тристаны и Изольды откровенно измельчали, а амуры и купидоны превратились в подлых и жадных лавочников?
— Я бы не торопился с такими поспешными выводами! — грустно улыбнулся Егор и поведал седому романтику очень красивую и бесконечно печальную историю — о любви простого русского паренька Алешки Бровкина и благородной герцогини Курляндской Луизы.
— О, великие и всесильные боги! Зачем же вы так жестокосердны? — картинно воздел вверх свои руки, облаченные в стальные перчатки, комендант Нотебурга и почтительно попросил: — Передавайте контр-адмиралу де Бровки мои искренние соболезнования! Более того, сейчас моя почтенная женушка находится на сносях, хотя у нас с ней уже имеются четыре дочери и пятеро сыновей… Если в этот раз родится девочка, то я велю супруге непременно назвать ее Луизой! Вот,
— Иначе говоря, генерал, вы не намерены сдаваться? — уточнил Егор.
— Как можно? — искренне возмутился Ерик Шлиппенбах. — Рыцарские законы запрещают капитулировать перед неприятелем без жаркой схватки! Умереть в жестоком бою — вот высшая честь для настоящего солдата!
— Александр Данилович, — громко зашептал за его спиной Шереметьев. — Пусть сначала они сдадут крепость, а потом уже и следуют куда хотят — вместе со своими знаменами, бабами и ребятишками.
— Да, господин генерал-губернатор, не стоит потакать шведу! — поддержал Шереметьева Апраксин. — Либо пусть сдаются, либо пусть все вместе и умирают…
— Цыц! — почти не разжимая губ, выдохнул Егор и громко спросил у Шлиппенбаха: — Куда вы намереваетесь высадить ваших женщин и детей?
— Доставим на гребных шлюпках к северному берегу невского истока, снабдив продовольственными припасами. Дальше они двинутся пешком на север, к Кексгольму. Погода нынче стоит теплая, без дождей, думаю, за неделю дойдут.
— Так не пойдет, господин Шлиппенбах! — жестко заявил Егор, после короткой и напряженной паузы добавил: — Фрегат «Луиза», ранее он назывался «Гедан», подойдет прямо к крепостному причалу, заберет всех женщин и детей, доставит их в Кексгольм. [35] Такое решение, генерал, вас устроит? Раненых, извините, принять на борт не сможем. В этом случае меня точно поймут насквозь неправильно…
35
Во время настоящего штурма Нотебурга в 1702 году русские отказали шведам в просьбе выпустить из крепости женщин и детей до начала штурма.
Ерик Шлиппенбах торжественно опустился на одно колено и пафосно произнес:
— О вашем благородном поступке, сэр Александэр, скоро узнает вся Швеция! Теперь вы лично и члены вашей семьи можете рассчитывать на любую разумную помощь со стороны шведского дворянства…
Когда комендант Нотебурга неуклюже перелезал через борт своей шлюпки, Егор медленно обернулся, откровенно насмешливо посмотрел на хмурые и недовольные лица Шереметьева и Апраксина, криво усмехнувшись, объяснил причины своей невиданной доброты: — Помните, лапотники, что сказал Петр Алексеевич, когда отменил казнь стрельцов на Красной площади — несколько лет назад? А сказал он, любезные мои, следующее: «Негоже, что нас, русских, Европа до сих пор считает за варваров кровожадных!» Так-то оно, господа генералы!
«А во-вторых, свершив доброе дело в отношении противника, можно и от этого противника, в случае необходимости, ожидать в ответ аналогичное действие, — скрупулезно отметил внутренний голос. — Тем более что мудрый Яков Брюс предсказал тебе, братец, скорый путь на запад… Правда, почему-то к землям восточным…»
Тем же вечером фрегат «Луиза», забрав на свой борт оговоренных пассажиров, незамедлительно отплыл на Кексгольм.
— Завтра на рассвете идем на решительный штурм! — объявил Егор. — Нечего время терять попусту! Да и зажигательные бомбы уже заканчиваются… Фрол Иванов! Незамедлительно переправиться на правый берег и известить генерал-майора Соколова о времени начала решительных действий! Вот, вручишь ему мой письменный приказ! — протянул запечатанный темно-коричневый конверт.