Северная война
Шрифт:
«Братец, а не хочешь ли ты посетить Яшку Брюса? — неожиданно спросил внутренний голос. — Другом же он был тебе — долгие и долгие годы. Негоже забывать друзей, хотя бы и бывших…»
После завершения очередного совещания, посвященного утверждению предварительного плана застройки Питербурха (Санька рисовала — совместно с голландским инженером Исааком Абрахамом!), Егор вежливо попросил у Петра разрешения — повидаться с Брюсом.
— Повстречайся, коль тебе так хочется! — недовольно поморщился царь. — Только толку в том… Похоже, наш Яшка окончательно распрощался со своим разумом. Порой такую несет ахинею — уши вянут! Беседовал я как-то с ним пару раз. Впрочем,
Западное крыло Преображенского дворца встретило неприветливо: гулкие коридоры, бдительные часовые, колкая и недобрая тишина. Незнакомый Егору, широкоплечий и усатый поручик, минут пять — семь повозившись с тугими замками, приоткрыл до половины высокую дверь, приглашающе и плавно провел по воздуху рукой:
— Проходите, Александр Данилович!
В помещении, несмотря на бодрые и шустрые сквозняки, пахло пыльной затхлостью и вековой заброшенностью. Книжные шкафы, забитые под самую завязку книгами и кожаными папками, широченные дубовые полки, беспорядочно заваленные толстыми фолиантами и разнокалиберными пергаментными свитками. На столиках и стеллажах — колбы и колбочки, мензурки и разномастные мешочки, шкатулки и бочонки, склянки и фарфоровые ступки, весы всевозможных конструкций, странный прибор, отдаленно напоминающий микроскоп, длинная труба телескопа, направленная — сквозь толстые прутья решетки — в высокое стрельчатое окно.
Послышались медленные, неприлично громко шаркающие шаги, из-за высокой китайской ширмы, отгораживающей дальний угол комнаты, вышел сгорбленный и неприветливый старикан. У пожилого, неопрятно одетого человека были длинные, совершенно седые волосы, ниспадающие ему на плечи, очень бледное лицо, густо изрезанное глубокими морщинами, мелко трясущиеся кисти рук, покрытые коричневой пергаментной кожей.
— Саша! — расплылся в широкой улыбке старик, демонстрируя Егору свой щербатый рот, радостно протянул для рукопожатия темно-коричневую руку. — Как хорошо, что ты пришел! А я теперь часто вспоминаю о тебе, о днях наших вешних…
— Яшка? — до самой глубины души удивился Егор, осторожно отвечая на рукопожатие старца. — Как же так? Тебе же еще и тридцати трех лет нет, а выглядишь — на все семьдесят пять…
Брюс криво усмехнулся:
— Это, Саша, наверное, цена такая — за полученные знания. Чем больше узнаешь о нашем мире, тем больше поражаешься и ужасаешься… Представь, я уже целый год совсем не сплю. Научился вот. Жалко времени, очень уж быстро оно утекает: словно песок сквозь пальцы. Звезды спать не дают. Всю ночь смотрю на них, а днем вспоминаю, размышляю. Звезды, звезды, звезды… Астрология, Саша, величайшая наука! Даже алхимия перед ней — детский лепет! Вот послушай, что я тебе сейчас расскажу… Да ты присаживайся! Вот кресло — почти чистое…
Через полчаса Егор понял, что Брюс может говорить только о звездах, все остальное представлялось ему мелким и никчемным. Война со Швецией? Ерунда! Алешка Бровкин увел у курляндского герцога жену? Смешно, конечно, но что это — перед бесконечными тайнами Галактики? Тщета и тлен! А вот период полного обращения кометы Галлея вокруг Солнца составляет…
— Саша, представляешь, а Бога-то и нет! — радостно блестя своим единственным живым глазом, увлеченно рассказывал Яков. — И Земля — планета наша. Она, чтобы ты знал, вращается вокруг Солнца, и, скорее всего, тоже круглая — как и все остальные планеты, — неожиданно став абсолютно серьезным, предложил: — Хочешь, Александр Данилович, я тебе предскажу судьбу?
— По звездам?
— Конечно же!
— Не получится, — заверил Брюса Егор.
— Почему?
— Не знаю я точно даты своего рождения: ни месяца, ни даже года…
— Это плохо! — огорчился Яков, но тут же встрепенулся: — У меня же есть Шар Судьбы! Правда, он просыпается очень редко… Из всех, кто приходил сюда и трогал его руками, Шар рассказал мне только о судьбе князя-кесаря и той девушки, Екатерины, с которой нынче дружит наш царь.
«Ага, следовательно, наш Яков, на сегодняшний день, является модным дворцовым прорицателем, игрушкой такой экзотической!» — догадался Егор и спросил:
— А что Петр Алексеевич? Шар отказался рассказывать про него?
— Не стал царь прикасаться к Шару, — недовольно пояснил Брюс. — Сперва-то он хотел. Даже руки к нему поднес, а потом неожиданно передумал. Нахмурился, даже рассердился, ушел, на прощание очень сильно хлопнув дверью… Ну что, Саша, пойдем к моему заветному Шару — судьбу пытать?
— Пойдем! Почему бы и нет?
За старинной китайской ширмой царил таинственный полумрак: крохотное круглое окошко было оснащено матовым темно-зеленым стеклом. На аккуратном квадратном столике — черного дерева — располагалось круглое золотое блюдо, посередине которого лежал — Шар. Странный, мерцающий всеми оттенками фиолетового и сиреневого, чуть пульсирующий, такое впечатление — живой…
— Присаживайся, Саша, присаживайся, не томи! — нервно засуетился Брюс, пододвигая Егору единственный стул, высокая деревянная спинка которого была покрыта искусной резьбой. — Садись! Видишь, как он рад тебе? Вот же — пошли розовые и алые полосы. Видишь? Все, он тебя полностью признал! Теперь будет предсказывать… Сосредоточься, закрой глаза и осторожно обхвати его руками! Да не бойся ты, трусишка, Шар не кусается, он — добрый…
Рукам Егора было тепло и очень приятно, по всему телу перекатывались ласковые волны, качающие и хмельные. Перед глазами мелькали — один за другим — образы из его прошлой жизни: старый, обшарпанный пятиэтажный дом на Средней Охте, школьный класс, заставленный низенькими партами, доброе лицо матери, Наташка, корчащая ему смешные рожицы, армейские друзья, свежая могилка на Северном кладбище, бестолковая толчея аэропорта, многознающие глаза Координатора…
На его плечи легли чьи-то костлявые и ледяные ладони, хрипловатый старческий голос мягко попросил:
— Все, Саша, хватит. Выпускай Шар, убери ладони… Пойми ты, чудак, нельзя так долго общаться с Шаром, можно и рассудком повредиться. Выпускай его, выпускай. Это совсем даже не игрушка…
Егор с трудом развел руки в стороны, спрятал ладони за спину, открыл глаза: дальняя палата западного крыла Преображенского дворца, круглое оконце, забранное в матовое темно-зеленое стекло…
— Вставай, Саша! — снова настойчиво заныл голос Брюса. — Уступи мне место. Надо торопиться, пока Шар не заснул. Вставай же…
Медленно поднявшись, Егор отошел в сторону, резко потряс головой, в которой тоненько звенело, слегка помассировал виски. Мучительно хотелось пить, ужасно ныла поясница: словно он все утро рубил толстые березовые чурки.
— Эй, Яков, испить бы чего? — попросил Егор.
Но Брюс его уже не слышал: усевшись на стул, он обеими ладонями крепко обхватил Шар, задрал свою седую голову — с закрытыми глазами — вверх и замер, дрожа всем своим худеньким телом…
— Черт-те что! — через пять-шесть минут недовольно пробормотал себе под нос Егор. — Так можно и от жажды сдохнуть запросто. Связался вот — на свою голову — не пойми с кем…