Северное сияние
Шрифт:
Но она осталась с матерью, пока та не уснула. Спускаясь по лестнице, Мег столкнулась с Сэрри Паркер, горничной.
— Пусть поспит. У нее в кабинете надо убраться.
— Да знаю уже. — Сэрри подняла брови. — Чем ты ее так разозлила?
— Ничем. Постарайся все убрать, пока она не проснулась.
Мег прошла в ресторан.
— Мне надо идти, — бросила она Нейту. Он догнал ее уже в дверях.
— Куда ты?
— Домой. Мне нужно быть дома. — Мег подставила лицо морозу и ветру.
— Как она?
— Я дала ей успокоительное. Как очнется — знай держись.
— У тебя на лице порез.
— Царапина. Осколки фарфоровой собачки. Она там все расколотила. — Они шли рядом к реке, Мег дышала как-то настороженно: она следила за вырывавшимся изо рта облачком пара. — Но когда до Чарлин дошло, что я не обманываю ее, она потеряла голову. Я не ожидала такого. Она его любила. Для меня это новость. Я всегда считала, что никакой любви не было.
— Ни тебе, ни ей сейчас лучше не оставаться одной. Мне так кажется.
— Не знаю, как ей, а мне — необходимо. Дай мне несколько дней, Бэрк. Все равно на тебя сейчас дел навалится — не продохнуть. Всего несколько дней. Мне надо осмыслить происшедшее. Потом приезжай. Я тебя покормлю, в постель уложу.
— Телефоны заработали. В любой момент звони — я приеду.
— Да, можно позвонить. Но я не стану. Не пытайся меня спасти, шеф. — Она надела темные очки. — Занимайся своей мелочовкой.
Она развернулась, притянула к себе его голову и жарко поцеловала. Потом отстранилась и, не снимая рукавицы, потрепала по щеке.
— Всего несколько дней, — повторила она и направилась к самолету.
Мег не оборачивалась, но знала, что он стоит у реки и смотрит, как она будет взлетать. Она выкинула все это из головы, все-все, и взмыла над лесом, устремившись в небо.
И только когда Мег увидела дымок из трубы ее дома и собак, пулей летящих к озеру, она почувствовала, как у нее перехватывает горло.
Только увидев, как с ее крыльца спускается человек и не торопясь идет вслед за собаками, Мег горько заплакала.
Руки ее дрожали, пришлось собрать волю в кулак, иначе она бы не села. Он ждал ее — человек, заменивший ей отца, когда родной отец исчез.
Она спрыгнула на лед и сказала как можно спокойнее:
— Я думала, ты вернешься дня через два.
— Да что-то меня пораньше назад потянуло. — Он вгляделся в ее лицо. — Что-то случилось?
— Да. — Она кивнула и нагнулась к собакам. — Кое-что случилось.
— Входи в дом и рассказывай.
И только в доме, в тепле, напившись свежезаваренного чаю и убедившись, что собаки тоже напоены, поведав все молча слушающему собеседнику, она окончательно сломалась и заплакала навзрыд.
ГЛАВА 11
Запись в дневнике 18 февраля 1988 года
Я стоял над облаками. Для меня это — главный миг любого восхождения. Когда стоишь на вершине, из тебя уходит вся усталость, боль и даже физические страдания, причиняемые морозом. Ты рождаешься заново. И в этом невинном состоянии для тебя не существует страха смерти или жизни. Ты не испытываешь ни гнева, ни грусти, у тебя нет ни прошлого, ни будущего. Есть только этот миг.
Ты это сделал. Ты дошел.
Мы плясали на нетронутом снегу, на высоте почти тринадцати тысяч футов, и солнце било в глаза, и ветер выводил какую-то безумную мелодию. Наши крики долетали до неба и отражались от него, и океан облаков впитывал в себя нашу безумную радость.
Когда Дарт предложил прыгнуть вниз, я чуть было не послушался. А что? Мы же почти боги!
Он не шутил. Когда я это понял, я опешил. Нет, не от страха. Давай прыгнем! Давай полетим! Мой дружок малость перебрал декса [6] — он хотел, чтобы сил до вершины хватило.
6
Дексамфетамин — сильное стимулирующее средство, негласно применяемое, в частности, в американской армии для борьбы с усталостью. Изменяет реакции человека и восприятие им реальности. Как все амфетамины, имеет в числе побочных эффектов паранойю и галлюцинации.
Он даже схватил меня за руку, стал подначивать. Пришлось силой оттаскивать его — да и себя заодно — от края обрыва. Он начал меня ругать, а сам смеялся. Мы оба смеялись. Как сумасшедшие.
Тут он сказал кое-что очень странное, но это было самое место для подобных откровений. Прошелся насчет моей везучести, и все с тем же смехом. Дескать, я захапал себе самую сексуальную бабу в Лунаси, а теперь вот болтаюсь без дела, а она вкалывает. Могу отвалить в любой момент, свободен как ветер, причем не только в том, что касается походов налево, а вот, к примеру, сейчас — захотел забраться на вершину — и пожалуйста.
А теперь, дескать, спрыгнуть боюсь.
Все изменится, вот что он мне сказал. Все теперь будет наоборот. У него будет женщина, которую жаждут другие, он начнет получать кайф от жизни. И вообще заживет со вкусом.
Так он стоял и распространялся. Я не стал затыкать ему рот. Не тот был момент, чтобы счеты сводить.
После безумной радости на меня снизошел покой и благодать. Мы не боги, мы всего лишь люди, которые поднялись на еще один пик. Я знаю, тысячи вещей из тех, что я сделал, могут не иметь никакого значения, но только не это. Это теперь мой отличительный знак.
Мы не покорили эту гору, мы просто слились с ней.
Я думаю, теперь, когда я это сделал, я стану лучше. Как партнер. Как отец. Я знаю, кое-что из того, что молол Дарт, справедливо. Я не заработал то, что имею, зато этот миг я заслужил сполна. И я знаю, сейчас, когда я стою на пронизывающем ветру над всем миром, в котором столько боли и столько красоты, тем миром, что сейчас закрыт от меня завесой облаков, зовущих нырнуть в их толщу, поскорее вернуться в эту боль и красоту, — именно теперь меня пронизывает желание совершить нечто значительное.