Северные волки
Шрифт:
Мальчик засопел, глядя, как мать снова поворачивается к отполированному диску.
– Это все она, да? Из-за нее ты несчастна? Инглин не ответила. Только плечи вздрогнули.
Нет. Не вельва была виновата в ее горе. И даже не муж. Виной всему был страх.
Страх превратиться в старуху. Страх потерять то, что было важно для Инглин. Ее красоту. И он был столь силен, что она готова была отдать все что угодно, лишь бы избавиться от него. Он приходил к ней по ночам, ложился рядом на пустующее ложе, касался ее сердца. И Инглин снилось, что ее отражение, еще не утратившее своей свежести, морщится и сохнет. Ее рыжие волосы блекнут и седеют, а глаза,
– Инглин-Инглин, - прошелестело ее отражение, голосом похожим на сухие листья.
– Ты ничего не сможешь сделать с этим. Старость - так же неизбежна, как закат солнца вечерами.
Инглин вздрогнула. Ее лицо исказил ужас, а по спине пополз мороз. Казалось, в доме стало холоднее, чем на дворе, в самую холодную зимнюю ночь.
– Ты состаришься. Твое тело иссохнет, а кожа сморщится. Собственное отражение станет тебе ненавистно, Инглин. Ты не нужна будешь ни мужчине, ни самой себе и будешь молить о смерти всех богов, которых знаешь.
Дочь ярла могла бы поклясться путанной пряжей норн, что не произнесла ни слова. И думала, не повредилась и умом, глядя, как шевелятся синеющие губы отражения.
– Кто ты?
– выдохнула Инглин, и вместе со словами с губ сорвалось облачко пара.
– Та, кто не даст времени коснуться твоей плоти, - ответила женщина похожая на Инглин Олафдоттир, как две кали воды.
– Как?
– не поверила она собственным ушам и подумала, что и правда разум оставил ее.
– Очень просто, - улыбнулось отражение, показав длинные синие клыки, и внутренности Инглин сковал ужас от осознания того, с кем сейчас разговаривает.
– Я верну тебе силу и молодость. А ты взамен сослужишь мне службу.
Спутаться с Хель... Стать Полночной наездницей...
Хель никогда ничего не дает просто так. И Инглин с детства знала, что за ее дары придется платить дорого. Слишком дорого.
– Смотри, - выдохнуло отражение и отполированный диск пошел рябью.
И него смотрела уже не женщина, разменявшая четвертый десяток зим, а молодая и свежая девушка. Инглин коснулась лица, неверяще провела пальцами по снова ставшей упругой и нежной коже. Смотрела, как снова сияет румянец на щеках. И тут же видение исчезло. И все стало как прежде. Инглин стиснула зубы так, что они заскрипели.
– Что ты хочешь?
– спросила она у той, что была по ту сторону серебра.
– Ничего особенного, - улыбнулось своей жуткой улыбкой отражение.
– Убей Любимца Богов.
– Он мой муж. Я накличу проклятье на себя и своих сыновей...
– За все нужно платить, Инглин Олафдоттир, - шипя, оборвала ее Хель.
– Убей его и клянусь туманами Хельхейма, ты до самой смерти останешься юной и прекрасной.
Инглин поджала губы.
– К тому же ты прекрасно понимаешь, что не за горами тот день, когда он прогонит тебя. Фракийка давно заняла его сердце. А ведь он клялся, что пока оно будет биться, будет принадлежать тебе. А ты останешься одна. Никому не нужная, покрытая позором. Но если молодость не оставит тебя, сможешь уйти и найти себе мужа достойного тебя, Инглин дочь ярла. Я не стану торопить тебя. Но и ждать долго не буду. Тебе решать, как повернется твоя судьба.
Отражение снова пошло рябью и на Инглин уже смотрела привычно уставшая измученная женщина. Некогда настолько красивая, что красоту ее сравнивали с рассветом над фьордами. Гордая дочь ярла Олафа Удачливого и прекрасной Сванхильд... Во что превратилась? Кем стала? Одна жизнь человека, которому она больше не нужна.
Жизнь человека, что уже две луны с празднования Йоля даже не входил в дом, прячась ото всех в охотничьем доме в лесу...
Жизнь человека, который обманул ее. Обещая сделать счастливой, растоптал ее гордость и честь. Только слепой не видел, что творилось в их доме, только глухой -не слышал, а немой - не говорил. На Инглин смотрели с жалостью, что вызывало только глухую злость или обжигающую ярость. Как стерпеть такое? Жизнь человека... Жизнь ее мужа...
Как мало, за то, чтобы всегда оставаться молодой. И так много...
Стать подругой Хель... Полуночной наездницей... Колдуньей... Ведьмой... Гонимой
всеми и всеми презираемой.
Но всегда оставаться красивой, что о красоте ее будут петь скальды еще века
после ее смерти...
ГЛАВА 32. Инеистые туманы Хель
– Я хочу знать, что норны уготовили мне, - сказала Берта Хельги жрецу. Много дней она решалась на это. Много ночей не спала, вглядываясь в темноту. Ее мысли путались, подобно пряже, что спряли норны при ее рождении. А тело горело огнем, едва вспоминала йольскую ночь. Казалось, что она еще чувствует, как касаются ее тела руки, покрытые мозолями. Казалось, чувствует губы на своих губах. Каждую ночь к ней возвращались видениями прошлого во снах. И каждое утро она заставляла себя забыть. И не могла. Они испепеляли ее. Но не оставляли.
Берта даже хотела уйти из селения. Говорили, что ярл Рагнар по прозвищу Лохматые штаны снова собирался на Бригию этим летом. И быть может, не отказался бы взять ее с собой. К тому же молва шла впереди нее. Скальды пели о ее даре и силе духа. А там... там, по воле богов, ее ждала бы ее судьба. Все лучше, чем каждый день рыскать взглядом по прохожим, в надежде хоть издалека увидеть его.
Берта злилась на себя за свою слабость. За то, что не могла совладать с собой. Не такой должна быть воительница. Не такой она саму себя видела.
– Ты виновата, - влетел однажды в дом кормчего Освальд, и Берта едва не упустила горшок с кашей.
– Это все из-за тебя. Из-за тебя!
И все. Выкрикнув это, он снова убежал. А сердце Берты остановилось. Разорвалось на части. И все же она не стала его догонять. Не стала ничего говорить. Сама чувствуя вину.
– Не обращай внимания, - сказал Бьерн.
– Перебесится. Повзрослеет и поймет. Что он должен был понять? Берта и сама ничего не понимала. И пусть Хальвдан не приближался к ней. Да она его даже не видела этих две луны. А груз вины все равно лежал на ее плечах. Не помогали его сбросить ни тренировки, ни тяжелая работа. И с каждым днем становилось все тяжелее держать спину прямо, а голову поднятой. Никто не винил открыто за раздоры в семье хевдинга. Но Берте казалось, что видит осуждение в глазах соседей. Может просто казалось? Может она и придумала это? Может просто хотела видеть? Или боялась?
Она запуталась. И не знала способа лучше, чем спросить у норн, как выбраться из этой паутины.
Ульв сгрузил с плеча черную овцу и сел напротив Хельги. Животное тут же забилось, силясь выпутаться из веревок и в который раз жалостно заблеяло. Жилище жреца было таким убогим, что Берта поначалу и не поверила своим глазам. Ведь знала, что Хельги неизменно получает часть добычи равную части хевдинга и кормчего. И быть не могло, чтобы дом его выглядел так, как клеть самого захудалого раба. Но было так. Только угли в большом, обложенном камнем очаге, отличали его от рабской лачуги.