Северный гамбит
Шрифт:
Ладно, и хуже бывало! Сказал же товарищ Берия, дал надежду: «Исправляйте», — ну это мы можем, хе-хе! Лазарева, конечно, умна, но вот всей нашей бюрократией, чтобы от и до, не занималась — так, местами. А сейчас, как я понял, бумажка — это первая забота! Как раз тот случай, когда не важно, как было, а важно, как записано.
— Значит, так, Анна Петровна, прежде всего — следственное дело, и чтобы было готово к завтрему, оформленное, как положено, со всеми датами, естественно, задним числом. Объекты, оперативные данные, материал разработки — кто, что, как, где, когда — вся шпионская сеть. Благо резидент Абвера у нас уже есть — тот самый Грюннер, которым американца прижали, сидит пока, ему приговор в исполнение еще не привели, как знали, что живой будет нужен. Остается лишь подобрать связи, общих знакомых, через кого этот Грюннер приказывал враждебные слухи распространять. Ну, а всю разработку по ним мы сами изобразим и даты проставим, не извольте беспокоиться, вам только завтра с утра ознакомиться и подписать. А уж фигуранты во всем сознаются и признания напишут…
— Ну, Анна Петровна, мы ж не звери. Помните, как из всех Гансов именно Грюннера выбрали в резиденты Абвера? Ершистый, строптивый, всё разговоры вел, что Германия — это великая страна и всегда будет юбер — вместо того чтобы молча работать. А нам такого не надо! И сами же немцы, его товарищи по бригаде, нам доне… сигнализировали, и не единожды — теперь и им урок, как надо себя вести, а как категорически не рекомендуется! Так и с прочими — зачем мы информацию собираем, что вот такой-то что-то неподобающее сказал или еще какой малый грех совершил? Всех брать, кто работать будет — а вот если понадобится, как у нас сейчас, чтобы честных людей не трогать, а только сомнительных. Да и не к вышке их, а всего лишь в Норильск — другим наука.
Вот только эту Пашкову однозначно придется по полной. И всех прочих, кто знает то, чего знать категорически не должны, насколько я понял. И это уже не шитье дел, а всерьез, мало ли кому они завтра сболтнут. За это товарищ Берия с нас обоих вместе спросит, уже без всякой пощады. Хотя, конечно, хорошо бы их удалось как-то к Грюннеру привязать, чтобы лишних людей не расходовать. Люди всё же не трава, как сказал товарищ Сталин, и год сейчас не тридцать седьмой.
Просто политическая необходимость такова, что надо иногда, скажем так, не совсем виновного оформить. Ради блага всех остальных.
— Вы, Анна Петровна, в органах год всего. Партизаны и подполье — это все ж несколько иное. А я с сорокового, и раньше на границе служил и дело имел со всякой швалью, шпионами, бандитами, контрабандистами — такого насмотрелся! Так что привыкнете!
Анна Лазарева
Дура, дура… Понимаю, что предтеча будущих интердевочек, а всё же жалко. Воронов за столом бумаги раскладывает, я будто так зашла, а эта — на стуле напротив. Вид у нее не скажу, что сильно запуганный и сломленный. А скорее, как у школьницы, которую к директору вызвали за разбитое окно.
— Зачем англичанина-то? — спрашиваю я. — Что, наших парней не хватало?
— Наши… — бросает она будто с презрением. — А тут настоящий лорд.
— Лорд? — смеюсь я. — Что он представлялся тебе аристократом, четвертым сыном кого-то там, показания твои читала. А ты поверила, дура? Суперкарго — это второй помощник капитана всего лишь. Да и будь он даже настоящим сыном британского лорда! У них же майорат, то есть старший сын получает всё, а прочим — дырка от бублика. Тебя, дуру, просто валяли за красивые сказки, а ты верила?
— И пусть! — вдруг почти кричит эта дура. — А если я хотела? Хотела верить, что вот этот, лорд, завтра увезет меня куда-то, где мы будем жить счастливо? А то у нас про один лишь план и эту войну проклятую, а где любовь? Надеяться хотелось, что вот завтра, завтра, снова завтра! И сейчас мне так жить легче. Чем наши серые будни — на заводе одиннадцать часов, после лишь в койку, и снова!
— А дальше что, — спрашиваю, — зачем нужны мечты, если их нельзя воплотить? Тогда они, как опиум для народа — смотри розовые сны, сидя в грязи.
— Ну не всем же адмирала удается окрутить, — вдруг щерится она, как зверек, смотря на меня с ненавистью, — сама-то ходишь во всем буржуйском? А твои стервочки и их дружки моего Андрюшеньку грабили и били, когда он ко мне шел. «Наши женщины — это наше достояние», — я вас просила меня защищать? Я передовичкой была и в комсомол заявление подавала, а мой отец в Красной Армии с восемнадцатого, и первым колхоз организовывал в нашем уезде!
Я даже не знаю, что ответить. Тут вмешивается Воронов, и разговор идет на повышенных тонах. Короче, выясняется, что в убеждениях этой дуры сущая мешанина — у нас надлежит всем маршировать строем, разговаривать лозунгами, одеваться в дерюгу, «быть как все», женщинам рожать будущих красноармейцев — и без всяких там нежностей-ухаживаний, поскольку это разлагает. Но так как товарищ Сталин провозгласил, что социализм в одной стране, то всё это исключительно у нас, а за границей совсем другое — и любовь, прекрасная как сон, и утонченно-изысканные лорды, целующие дамам ручку, и роскошные дворцы, и красивые платья… ну, в общем, всё прилагающееся.
— Тебя кто этому учил?
— Отец солдатским ремнем вбивал, как социализм-коммунизм строить, ну а я по ночам книжки всякие читала, отец малограмотный был, лишь посмеивался.
По бумагам, отца твоего в тридцать седьмом… потому тебя в комсомол и не приняли; Да, в своем колхозе ты так и осталась бы с мечтами — но угораздило же попасть туда, где есть самые настоящие иностранцы, вот и переклинило мозги: всё время живу как положено, план выполняю, но хоть на минуту туда заглянуть, в мир мечты!
— Так и запишем, — сказал Воронов, — дочь осужденного троцкиста. Плюс искажение учения товарища Сталина относительно принципов построения социализма в одной стране и справедливой оплаты по труду. В итоге имеем скрытого врага советского строя. У вас есть возражения, товарищ Лазарева?
Я лишь пожимаю плечами.
— И что самое занятное, товарищ Воронов, что этой дуре только навесь лапши — она и побежала. Что за лордом, что за последним кочегаром, якобы грузившим в Африке бочки с алмазами от интернациональных товарищей. А мужики и пользуются. Может, выпихнуть её из страны следующим рейсом, из УК ведь меру наказания — высылку из СССР — не исключали? Пусть к лорду катится, в Лондоне дальше панели не попадет.
Воронов секунду смотрит недоуменно, затем спрашивает:
— Так что, эту отпустить?
— Зачем, — отвечаю, — она же дура, а вдруг своим ложным пониманием учения товарища Сталина еще кого-то с истинного пути собьет. Пусть посидит, пока бумаги оформим, и найдем еще англичан, кто бы это сокровище принял на борт. Или думаешь, дура, твой суперкарго вернется? Да он тебя забыл давно, у него таких, как ты, в каждом порту — поматросить и бросить!
— А в самом деле! — подхватил игру Воронов. — Если на этой официально женится ихний не то что лорд, но даже последний грузчик, то она уже вроде как подданная той страны и может валить отселева ко всем чертям, а что с ней там будет, то не наше дело. А если такого не найдется, то налицо в дополнение к вышесказанному еще и разврат, подрыв моральных устоев и дискредитация советских женщин в глазах мирового сообщества. Тогда — кайлом помашет, может, поймет, чего лишилась. Ну что, будем ждать, пока этот твой Эндрю вернется, поскольку в тюрьме тебе другого найти будет затруднительно? Сама-то веришь, что он, как узнает, прибежит тебя замуж брать?