Северный гамбит
Шрифт:
Вот только надолго ли тебя так хватит, если заряд батареи у тебя максимум на час такого хода? Слышишь «плюхи» бомб при сбросе — ну а если тебя оглушить?
— ГАК в активном, облучение непрерывное, на максимальной мощности, сфокусировать в секторе цели.
Сейчас у тебя постоянно звон в ушах будет!
— Цель меняет курс!
Зигзагом идет. Причем переменным, каждый раз варьируя и угол поворота, и время по прямой. И упорно держится на двухстах пятидесяти! Так длится минут двадцать. Ну нам-то спешить некуда, а вот у тебя батарея уже на треть разрядилась! Ждешь, что и мы аккумуляторы посадим — не надейся! Понял, что не отстанем, сбрасывает ход до шести. Но продолжает идти неправильным зигзагом, отчего бомбы, бросаемые с наводимых нами
Проходит еще час. У меня уже дикая злоба на этого фрица, упорно не желающего тонуть. Ей-богу, оставались бы «родные» УГСТ или для «Пакета», не пожалел бы, чтоб наконец сдох. Так на эсминцах глубинки закончатся, или немецкая авиация прилетит — Нарвик к юго-востоку, милях в ста пятидесяти. А у немца аккумулятор сядет — что раньше? Будь это «семерка», точно всплывала бы сейчас с белым флагом. Или на последний бой. Но «семерку» мы бы и не отпустили, ну не ныряют они так глубоко — хотя в нашей истории U-331 после потопления «Бархема» на двести шестьдесят пять ушла от атак эсминцев, но это для нее была лотерея — то ли всплывет после, то ли нет. Ей повезло. Тогда «двадцать первая» в принципе и на триста может.
Ну вот, накаркал — акустик докладывает, наверху в воде взрывы авиабомб, эсминцы увеличили ход, ведут зенитный огонь. И что нам делать, если наших утопят, как «Харьков» в иной истории? Хотя ПВО у нас посильней, тут амеров удалось расколоть на «бофорсы», в нашем сорок третьем их даже англичанам почти не поставляли, здесь же пока на эсминцах СФ на каждом по четыре — шесть стволов, обычно одна — две спарки и пара одиночных, ставят там, где раньше 37-миллиметровые были. И наши должны вступиться — до Лаксэльва миль двести, истребителям меньше часа лета. А мы ничем помочь не можем. Вот блин, если наших всё же потопят, нам даже всплыть и подобрать нельзя, пока тут субмарина болтается! А где она, кстати? Локатор убран, слушаем море. Мы тоже можем быть совсем незаметными, когда захотим. Крадемся на наших малошумных восьми узлах.
Да вот же он! Пеленг 143, почти по носу, чуть довернуть. По уровню сигнала, дистанция меньше мили. И всплывает!
— Акустик, как определил?
— Уровень сигнала растет быстрее, чем если просто от приближения. Или он всплывает, или лег на встречный курс.
Верю, поскольку за всё время мы успели и прислушаться, и «откалибровать» на разные дистанции. Отличие чуть-чуть, но приборам заметно. Он что, контратаковать решил?
— БЧ-3, Бурый, аппараты товсь! ГАК в активном!
Дистанция — восемь кабельтовых, глубина цели — 160! Ну, сука, сейчас ты утонешь.
— Залп!
Ни фига се, что за маневр — резко вниз, наверное, корму задрал, успеем ли? Черт, ну две, похоже, почти достали, рванули рядом, секунд не хватило! Глубина цели — 310. Хоть в книгу рекордов пиши, не ныряли так лодки этой войны! Может, он там и останется, сам утонет, раздавленный, чтобы нам торпед не тратить. Уже восемь штук на него извели без пользы!
Мы затихаем, цып-цып, ну вылезай же! Сколько у тебя еще осталось в аккумуляторах, да и с воздухом негусто, в таком режиме точно у тебя экипаж не в койках, экономично кислород расходуя, а на боевых постах. Немец снова поднялся на 250, упорно ползет на юго-восток, курс 140. И наверху всё стихло, но шум винтов обоих эсминцев слышен отчетливо. Запрашиваем по звукоподводной, получаем ответ — все норма, наши истребители прилетели, свалили четверых «лаптей», остальные удрали. А по времени скоро ночь, сейчас стемнеет. Ну как нам эту падлу достать?
Проходит еще два часа. Акустик докладывает — контакт, пеленг 180, немецкие эсминцы, опознан по сигнатуре. Этих только не хватало! Цели один, два, три, четыре — номер три, тип «нарвик», остальные более старые, «тип 36». Все четыре, что после нашей охоты за «Шарнхорстом» так в Нарвике и стоят, изображая немецкий Арктический флот. Для «новиков» очень опасный противник, для нас же добыча, но как не вовремя!
И похоже, нас они не видят. Пеленг меняется — 181, 183, идут мористее, обрезая нам корму. Наверху по времени уже ночь, немецкие радары устойчиво берут цель на восьми милях, и точность у них такая, что стрелять вслепую нельзя, значит, придется еще сближаться и сначала бить осветительными. Но эта субмарина выскочит как черт из коробки, и кто-то из наших получит от нее торпеду в борт. Будь это «семерка», можно бы плюнуть и, завязав бой, оттянуть в сторону, хрен бы она успела вмешаться, так ведь у этой шестнадцать узлов под водой, сумеет подскочить, зараза! И «новики» своей акустикой ее не засекут. Вот что будешь делать — и не достать, и контакт терять нельзя, и немцев к нашим не допустить. Один «нарвик» — «полукрейсер», и три больших эсминца — пять 150-миллиметровых и двенадцать 127-миллиметровых против наших восьми «соток», у немцев по огневой мощи перевес больше чем вдвое и номинально ход на шесть узлов больше, не уйти.
Может, просто, не мудрствуя, пустить одну «шестьдесят пятую»? По «нарвику» и с такой дистанции не промахнемся. Но во-первых, не факт, что остальные немцы испугаются, хотя возможно и такое, как они до ужаса боялись Морского змея, ну а сверхмощные торпеды, одним попаданием убивающие тяжелый крейсер, — это наша визитная карточка. А если рванут вперед в ярости берсерков, как их там СС и гестапо накачало, что в случае трусости всех в концлагерь вместе с семьями? Нам-то что, а вот «новикам» достанется. И во-вторых, жаба душит тратить на всего лишь эсминец невосполнимый боеприпас двадцать первого века.
Ну а если эта подводная зараза наш отход не заметит? Они же нас не слышали, когда мы подкрадывались — и едва не получили, напугались здорово, арийские юберменьши тоже жить хотят. Вот сейчас они очень осторожно отползают уже на четырех узлах прежним курсом 140. Мы так же осторожно ложимся в циркуляцию вправо, восемь узлов, глубина 200, выходим на курс 230, на перехват. Немцы идут нам на пересечение, сейчас они по пеленгу 190, дистанция… А ведь уже стемнело! В прошлом году, когда мы у Порсангера на их субмарины охотились (там еще британец под раздачу попал), то обнаружили, что ночью вполне можно при выходе в атаку поднимать не только перископ, но и антенну РЛС, чтобы определять элементы движения цели намного точнее. Прием, совершенно недопустимый по тактике двадцать первого века — но в этом времени радары у немцев максимум дециметровые, и сантиметровую длину волны, как у нас, засечь не могут. А визуально обнаружить антенну, хотя и гораздо более заметную, чем перископ, ночью, за несколько миль — по разряду фантастики.
Подвсплываем — и вот, цели на радаре, дистанция шестьдесят кабельтовых. Доворачиваем влево, курс 210. А они идут почти точно на норд, двадцать четыре узла. «Новики» же от нас пеленг 30, дистанция 55. Субмарину не слышу, но если она не меняла курс и скорость, то должна быть где-то здесь, пеленг 60–70, дистанция 40–45. Вот только к нам она не подкрадется — мы бы точно услышали, наша акустика обнаруживает ее в самом малошумном режиме где-то на тридцати и устойчиво берет на сопровождение за двадцать пять. А если считать, что мы в молчании охотились за ней несколько часов — решится ли фриц на активные действия, никак не уверенный, что мы отошли? Хотя если там акустики клювом не щелкают, то всё поймут, когда мы нашумим — дадим большой ход или выпустим торпеды — но не раньше!
БИУС принимает данные. «Новики», как было оговорено, спускаются к югу, и субмарине не дают высунуться, пока немцы не знают, что сейчас мы целеуказания для глубинок не дадим, и сами находятся у нас «за спиной». А ведь скоро их могут засечь немецкие радары! Вот только теперь «церштерерам» придется пройти мимо нас, чтобы добраться до «Куйбышева» и «Урицкого». Тридцать кабельтовых, уже можно стрелять. Немцы идут строем клина, номер три головной, один и два — ближе к нам, номер четыре дальше.