Северный крест. Миллер
Шрифт:
Он ждал, когда подъедет автомобиль с Татой и детьми. Невдалеке растворялся в дрожащем сером воздухе ледокол «Минин», на котором Миллеру предстояло отбыть с семьёй из Архангельска.
Власть в городе Миллер официально передал рабочему исполкому.
Невдалеке стояла цепочка солдат с винтовками наперевес, охраняла причал. Миллеру сообщили, что по городу ходят толпы рабочих и матросов с красными флагами, громят лавки и богатые дома, вопят о том, что война окончилась, и ищут выпивку и съестное, чтобы отметить это событие. Иногда, как донесли генералу, кое-где вспыхивают перестрелки — задавленные расстоянием хлопки слышны
Ледоколов, на которых можно было бы вывезти людей, в Архангельске оказалось три: «Канада», «Сусанин» и «Минин», причём последний, шедший в Мурманск, был отозван с половины дороги... Развернули его прямо в море, дали недовольному капитану приказ срочно взять курс на Архангельск, тот в ответ покачал осуждающе головой: «Пирует начальство, не знает, что делать», но приказу подчинился и развернул стальную громадину на сто восемьдесят градусов.
«Канада» и «Сусанин» в это время находились в Экономии [24] , в шестидесяти километрах от Архангельска, на топливном причале, заправлялись там углём.
24
Экономия — порт в начале устья Северной Двины.
Команды на «Канаде» и «Сусанине» были ненадёжными — как, собственно, и на «Минине». Это знала и контрразведка, знали и Марушевский с Миллером, поэтому решили произвести замену, но команды на ледоколах, заправляющихся углём, не трогать, — да и столько людей не найдётся, чтобы заменить, — а вот команду на «Минине» сменить полностью, вплоть до кочегарки и машинного отделения. Иначе всем будет гибель.
А тут ещё «Чесма» — броненосец, способный несколькими залпами смести с земли и Архангельск, и Мурманск, — подняла на мачте красный флаг. Те, кто находился сейчас на пристани, крестились, думая о том, что было бы, если б на «Чесме» оставался запас снарядов, который находился там ещё совсем недавно. К счастью, запас этот успели выгрести. Иначе бы броненосец одним плевком снёс бы половину пристани и утопил запыхавшегося, тяжело хрипящего «Минина», лишь недавно закончившего разрубать своим корпусом ледовое поле, прилипшее к берегу.
Покидать Архангельск решили на «Минине» и военной яхте «Ярославна». Яхта тем отличалась от гражданских судов, что на ней стояли орудия и она при случае могла постоять за себя.
Автомобиль привёз семью Миллера: Наталью Николаевну — бледную, с тенями под глазами и скорбно сжатыми губами; дочерей и сына — сумрачного, неразговорчивого, угрюмо поглядывавшего из-под насупленных, плотно сведённых бровей на толчею, царившую на берегу. Генерал обнял жену, прижал её к себе.
— Что происходит, Эжен? — спросила она едва слышно. — Что случилось?
— Случилось то, что и должно было случиться, — ответил тот нервным дрожащим голосом, прижал её пальцы к своим губам, — судьба отвернулась от нас, Тата. — Он приподнялся, оглядел баулы, которые адъютант вынес из машины и рядком расставил на причале, проговорил облегчённо: — Слава Богу, вещей набралось немного.
— Я взяла с собой только самое необходимое. И не больше того, Эжен. Как ты и велел.
— Правильно, Тата, — одобрил действия жены генерал, — живы будем — наживём ещё, а если нас не будет, то и вещи не понадобятся.
В ответ Наталья Николаевна всхлипнула.
— Не думала, Эжен, что прощание с Родиной будет таким скоротечным и страшным, — прошептала она.
— Большевики прорвали фронт. Времени у нас в обрез. Между Архангельском и Красной армией — пустота. Есть места, где на триста километров нет ни одного нашего солдата, Тата.
— Куда же они подевались? — тихо спросила Наталья Николаевна.
Наивный человек — Таточка. На этот вопрос можно было даже не отвечать, но тем не менее Миллер ответил — не стал кривить душой и сказал правду:
— Разбежались.
— Значит, очень скоро в Архангельске могут оказаться большевики? — неверяще спросила Наталья Николаевна.
— Они уже здесь, Тата, — коротко произнёс Миллер.
Наталья Николаевна вздрогнула. Проговорила тоненьким, совершенно беспомощным девчоночьим голоском:
— Как же это произошло?
На это Миллер не мог ответить. Отстранил от себя жену, оглянулся. Причал был забит людьми. Но уезжали не все, многие оставались, в том числе и офицеры в полковничьих чинах, решившие остаться уговаривали отъезжающих последовать их примеру.
— Митя, что ты будешь делать в этой разлюбезной загранице, где никто тебя не ждёт? Зачем ты уезжаешь? — Пожилой полковник в длинной артиллерийской шинели держал за плечи юного прапорщика с восторженным, почти детским лицом и время от времени встряхивал его. — Митя, очнись!
— Да, дядя!
— Это наваждение. — Полковник откидывал голову назад, стараясь вглядеться в Митино лицо, потщательнее рассмотреть его, запомнить черты, но это ему не удавалось, и старый артиллерист морщился жалобно; влажные, с проседью усы у него плаксиво съезжали то на одну сторону лица, то на другую. — Никто там тебя не ждёт. Ни один человек... А что ждёт? Нищета, холод, голод.
— Но это будет и здесь, дядя, — пробовал убедить старика в необходимости отъезда прапорщик Митя.
— Большевики обещают: ни один человек не будет ими тронут — ни один. Я не слышал, чтобы они репрессировали кого-нибудь из оставшихся. Таких нет.
— Это сегодня нет, а завтра обязательно будут, дядя, — терпеливо внушал полковнику свои мысли догадливый Митя.
Это уговаривание было противно слушать. Миллер отвернулся. Сын, стоявший рядом с ним, тоже отвернулся.
Воздух искрился от мелкой снежной сыпи, падающей сверху, по пространству словно бы перемещались широкие жемчужные волны, создающие безмятежное праздничное настроение, но над пристанью стоял горький слёзный стон: многие из тех, кто собрался уезжать, плакали.
К Миллеру подошёл капитан второго ранга, принявший на себя штурманские обязанности на «Минине» — в рубке ледокола он был старшим по воинскому чину. Приложил руку к виску:
— Запасов угля на ледоколе — на три часа хода.
— До Экономии дойдём? — спросил Миллер.
— До Экономии дойдём.
— Там заправимся.
— Есть заправиться на Экономии! — Кавторанг вновь приложил руку к виску и исчез.
Но заправиться в угольных бункерах Экономии не удалось. Как не удалось присоединить два ледокола «Канаду» и «Сусанина», заправлявших там свои погреба первоклассным английским кардифом — на ледоколах уже развевались красные флаги. Миллер невольно выругался.