Северный крест. Миллер
Шрифт:
— Тот деятель, которого ты видел, приходил к нам в РОВС... Обычный серый человек. Я даже не знала, что он работает в советском посольстве.
— Да, он работает в советском посольстве, и как мне сказали французские друзья, человек он — страшный.
— В каком смысле?
— Чекист!
Аня сделала круглые глаза:
— Да-а-а? Вот уж никогда бы не подумала! — С рассеянным видом она помяла пальцы. — А твои французские друзья откуда это знают?
— Им сказали польские друзья, а у польских друзей есть надёжный канал информации. — Митя выкладывал всё, что знал про «страшного человека» и вообще про всех людей
— Канал информации — в посольстве? — удивилась Аня.
— Да, в посольстве. Через какую-то там техничку...
— Не верю я техничкам, которые стучат налево-направо и получают за это неплохие гонорары, — мрачно проговорила Аня, — гораздо больше, чем ты в газете.
Вскоре принесли чудеснейший луковый суп.
— Ладно, не будем об этом, — миролюбиво проговорил Митя, — забудем и про служащего советского посольства, заштатного чекиста, которого видно за версту, и серый грузовик, видимо, приспособленный для перевозки покойников. — Митя подцепил ложкой немного лукового супа, с удовольствием отправил в рот и почмокал губами: — Очень недурная штука! Ты ешь, ешь!
Аня запоздало ощутила, как в ней всё похолодело: Митя прошёлся по своеобразным реперным точкам, которые он никогда не забудет: «служащий посольства», «серый грузовик»... Ещё не хватало, чтобы он запомнил номер грузовика, Ане сделалось ещё холоднее, и она уткнулась в тарелку. Всё-таки ей интересно: что за канал информации имеется у поляков в советском посольстве, что это за техничка? Надо будет сообщить об этом товарищам — пусть понаблюдают за посольскими работниками.
Аккуратно зачерпывая ложкой луковый суп, Аня подносила её ко рту, беззвучно схлёбывала, иногда поднимала глаза на Митю и тут же опускала их. Суп, судя по Митиному лицу, был вкусным и сытным, грел душу, радовал, радость проступала на Митином лице, она плескалась в его глазах, была сокрыта в уголках губ, в крыльях носа, в ресницах, густых, как у девчонки... Митя Глотов не умел быть скрытным и чувства свои прятать тоже не умел. Наверное, должны были пройти годы, прежде чем он сможет овладеть этим искусством. А пока...
Пока что было, то было. Аня, продолжая беззвучно работать ложкой, сощурила глаза беспомощно, будто плохо видела, глянула на Митю и вдруг вместо молодого розового лица увидела гладкий, словно отмытый до белёсого блеска череп его, чёрные костяные пустоты вместо глаз и крепкие, плотно стиснутые зубы.
— Ты чего, Ань? — встревожился Митя.
— А что я?
— Да взгляд у тебя какой-то... остановившийся.
Аня тяжело, совершенно по-бабски, как это бывает с женщинами, замученными домашней работой, вздохнула.
— Устала я... Ты не представляешь, как устала.
Ей хотелось прощупать Митю больше, узнать, что он ещё видел, что ему ведомо, но она боялась возвращаться в разговоре к этой теме. Спросила лишь:
— Ты с Евгением Карловичем давно не встречался?
Митя вытер салфеткой губы.
— Давно. Всё хочу напроситься к нему на интервью, да не получается — то одно набегает, то другое, то третье...
«Значит, Митя ещё ничего не знает о похищении Миллера. — Ане сделалось легче, она, преображаясь, становясь прежней Аней Бойченко, шумно вздохнула. — И не узнает уже никогда».
В вечернем сумраке Митя и Аня подходили к Аниному дому — оставалось пересечь два проходных двора и один тихий проулок, скудно освещённый несколькими слабыми фонарями, вдруг Аня споткнулась обо что-то и захромала и, сделав шаг, остановилась, остановился и Митя:
— Ты чего?
— Да камешек в туфлю попал. — Аня поморщилась, тряхнула в воздухе рукой, словно бы ушибла не ногу, а руку, подула на пальцы и опустилась на корточки.
— Может, подсобить? — Митя присел рядом, попытался заглянуть Ане в глаза. — А?
— Не надо.
— Хочешь, я тебя до дома на руках донесу?
— Не надо, Митя. — Аня снова поморщилась, щёлкнула замком своей сумочки, чуть приподнявшись, глянула в одну сторону улицы, в самом конце которой горела украшенная электрическими лампочками реклама цирка-шапито.
Улица была пуста — ни одного человека. Район этот — рабочий, люди рано ложатся спать, поскольку утром им надо подниматься ни свет ни заря, тут если чуть помедлишь, не рухнешь на боковую — весь день потом будет сорван, пойдёт насмарку: и голова будет болеть, и круги перед глазами станут плавать, а земля под ногами — раскачиваться, словно пьяная. Митя покрутил головой, ощутил внутри какой-то сладкий тревожный сжим, ему хотелось обхватить девушку, которая была так близко, за голову, прижаться губами к её волосам, и он произнёс ласково, с таким выражением, будто только одно это слово и знал на белом свете:
— Анечка!
Аня тем временем достала из сумочки пистолет — дамский браунинг, больше похожий на зажигалку, чем на настоящее оружие, игрушечный, ненатуральный и, зажато всхлипнув, взвела курок.
Фронтовик Митя услышал этот звук — он хорошо знал его по войне и, как любой фронтовик, запомнил, наверное, до конца дней своих, среагировал бы на него в любой другой ситуации и расслышал бы его в любом грохоте, даже среди пушечных ударов больших оркестровых барабанов, — Митя ощутил себя так, будто его саданули пудовым железным кулаком, — он выпрямился, по-детски облизнул губы:
— Ты чего, Ань?
Аня вновь всхлипнула, мотнула головой протестующе, проклиная себя, и, ткнув браунингом Мите в грудь, нажала на спусковой крючок.
Грохот выстрела оглушил её, Митино лицо сразу посерело, сделалось чужим, незнакомым, на лбу появилось несколько искристых мелких капель пота, он вновь облизнул губы. В глазах его возникло сожалеющее выражение, потом затрепетал горький тусклый огонь, Аня отшатнулась от Мити, он же продолжал сидеть на корточках и смотреть на неё... Потом уронил голову на грудь, опёрся рукой о тротуар, чтобы не упасть, но рука уже потеряла крепость, не держала его, прогнулась.
— Зачем ты это сделала, Аня? — прошептал Глотов неверяще. — За что?
Аня стремительно поднялась, отпрыгнула от Мити, будто кошка, в сторону, притиснулась спиной к каштану.
— За что? — повторил вопрос Митя, попробовал оторвать от груди голову, но тело уже совсем не слушалось его, не повиновалась ни одна мышца, и Митя по-ребячьи тонко, слабо — как и Аня несколько минут назад — всхлипнул.
Аня прижала руки к губам, потрясла головой, будто в припадке, и, оторвавшись от каштана, отступила от Мити ещё на несколько шагов!