Северный полюс
Шрифт:
Затем мы с Аструпом достроили памятный знак. Внутрь его я положил бутылку с описанием нашей экспедиции, словесными портретами всех участников и следующей запиской:
Северо-Гренландская экспедиция 1891–1892 гг. под руководством Роберта Пири, гражданского инженера флота Соединенных Штатов.
Достиг сегодня с Эйвиндом Аструпом и восемью собаками этого места. Наш путь проходил по внутреннему льду от бухты Мак-Кормика в Китовом проливе. Мы прошли более пятисот миль и находимся в прекрасном состоянии. Я назвал этот фьорд бухтой Независимости в честь дорогого всем американцам дня 4 июля, в который мы увидели
41
Двое других были убиты немного позже первых.
На обороте этой записки находилась следующая отпечатанная на различных языках просьба, которую обыкновенно употребляют во всех полярных сообщениях:
Северо-гренландская экспедиция 1891–1892 гг.
Роберт Пири, гражданский инженер флота Соединенных Штатов.
Всякого нашедшего эту записку просят переслать ее в канцелярию флота в Вашингтоне с сообщением о времени и месте, когда она была найдена, или передать консулу Соединенных Штатов в ближайшем порту.
(Это было повторено на французском, испанском, голландском, датском и немецком языках.)
В памятный знак мы также вложили дубликат этого сообщения в двенадцатидюймовом медном футляре из-под термометра, а под плоским камнем положили номер нью-йорской газеты «Сан» от 7 июня 1891 г. и «Харперс уикли» от 23 мая 1891 г. Уложив последний камень, мы прикрепили к бамбуковой палке от шелкового значка (сделанного миссис Пири и подаренного мне на Рождество) флаги Филадельфийской академии естественных наук и Вашингтонского национального географического общества, переданные мисс Дальгрен, и укрепили палку наверху памятника. Как же весело засверкали блестящие флаги, когда ветер с могучего ледяного покрова развернул их на ярком солнечном свете и наполнил воздух бронзового утеса веселым шумом!
Сделав фотографию памятника и флагов, собрав букет цветов и бросив прощальный взор на картину, которой человеческий глаз не увидит в течение многих лет, а может быть, даже никогда, мы пошли назад к ледяному покрову. Полдня спустя мы вышли к лагерю в Долине мускусного быка.
Привязав собак так, чтобы они могли угощаться мясом второго быка, мы легли около журчащего ручейка на ковер из шкур мускусных быков и предались роскоши совершеннейшего покоя и не обремененной заботами фантазии. Небо Италии расстилалось над нами, яркие желтые цветы пробивались среди нагромождения скал и нежные туманные облака поднимались с бассейна гигантского ледника и ползли вверх по ущелью. Были позабыты заботы, ответственность, утомление, беспокойство о собаках и неудачи. В этот день и я, и Аструп отдались во власть ребяческого веселья. День 4 июля мы отпраздновали королевским обедом, хотя и было немного поздно для этого, так как уже наступило 5-е число. Мы были слишком заняты на Наблюдательном пункте, чтобы думать там об обеде, и наш юбилейный обед пришлось немного отсрочить. Меню было следующим:
Рюмка водки `a la 4 июля.
Гороховый суп.
Сотерн.
Филе мускусного быка.
Телячьи котлеты.
Груши Бартлета со сливками `a la Tin Can.
Чай с бисквитами.
Никогда обед не доставлял нам такого удовольствия, и никогда, по нашему мнению, крепкий сон после него не был столь заслуженным. Ничего не было проще наших приготовлений к ночному покою – мы просто легли тут же, повернувшись спинами к кухне.
При переходе через эту северную область нам в изобилии встречались самые разнообразные цветы. Среди них выделялся вездесущий полярный мак. Мы видели пуночек, двух или трех песочников, гренландского сокола и пару воронов. Встретились также два шмеля, несколько бабочек и бесчисленное количество мух. По дороге мы видели порядка двадцати мускусных быков, причем мы их не искали и они сами попадались нам на глаза. Мы могли бы убить их всех без малейших затруднений, но подстрелили только двух коров, быка и теленка. Они линяли, сбрасывая свою мягкую тонкую шерсть и длинные пряди на задней части тела. Желудки убитых коров были наполнены травой.
Возвращение в лагерь на морене, на краю внутреннего льда, было повторением нашего путешествия сюда, с той лишь разницей, что мы с Аструпом взвалили на плечи примерно на 25–30 фунтов дополнительного груза – языки, сердца и вырезка мускусных быков, а четыре моих лучших и самых сильных собаки несли на спинах около двадцати фунтов каждая. При других обстоятельствах такое было бы невозможно, но теперь собаки были до такой степени насыщены, что их даже не соблазняло мясо на спинах товарищей. Если бы я мог предвидеть это, то не беспокоился бы так раньше. Теперь в моем распоряжении для обратного путешествия к бухте Мак-Кормика было восемь хорошо откормленных собак. Мы сами питались вырезкой теленка и, да не покажется это странным, пресытились свежим мясом. Пробираясь по убийственным валунам к лагерю на морене, Аструп неожиданно заявил, что ждет не дождется, когда окажется в лагере, так как соскучился по пеммикану.
Дорога от лагеря на морене до Скалы флота и обратно была самой худшей за все время наших путешествий по Гренландии. Мы шли два дня до лагеря, и когда добрались до него, все наши собаки, за исключением ветерана Льва и моего любимца Пау (теперь совершенно поправившегося), так изрезали и избили ноги о скалы, что из них сочилась кровь.
Глава XIII. На высоте восьми тысяч футов над морем
Мы смотрели на Северный Ледовитый океан с земли, которой никогда раньше не видел человек. Мы видели острова по другую сторону пролива, омывающего северный берег материка. Мы сделали все, что могли, и с удовольствием повернулись лицом к дому. Но прежде всего нужно было остановиться в лагере на морене, так как и животным, и людям был крайне необходим отдых. Кроме того, нужно было осмотреть все наше снаряжение и тщательно подготовиться к обратному путешествию. Итак, наши собаки улеглись среди скал и принялись зализывать израненные лапы, а мы с Аструпом начали пересматривать багаж.
Выбросив все ненужное, мы уменьшили сани с тремя полозьями до их первоначального размера. Были осмотрены и восстановлены, где это необходимо, все скрепления саней, тщательно исследованы и приведены в порядок упряжь и лыжи, залатаны прорехи в нашей одежде. Обувь наша износилась до такой степени, что нужно было серьезно позаботиться, чтобы хоть как-то приспособить ее к дальнейшей службе. Закончив все приготовления, я взобрался на вершину морены, чтобы еще раз взглянуть на дикую северную страну подо мною. В противоположном направлении лежал наш путь через замерзшую Сахару, почти вдвое длиннее, чем путь Нансена через Гренландию, проделанный им со свежими силами.
Неистовые и продолжительные штормы, характерные для горных областей ледяного покрова, могли сделать нас пленниками этого места на многие дни. Нас могли задержать болезни, могло случиться несчастье. Меня просто измучили эти и подобные им дурные предчувствия. Однако осознание собственных физических возможностей вкупе с обаянием летнего солнечного света сделали свое благое дело – все сомнения улетучились. Я безгранично верил в свои способности и в наше снаряжение. Если падут собаки, то у нас были великолепные лыжи, и на них, я был в этом уверен, мы могли проходить по 50 миль ежедневно в течение трех и даже четырех дней.