Северный полюс
Шрифт:
Царство туманов, наконец, осталось над нами и позади нас. Слева от себя мы видели безграничную снежную равнину. Когда-то ее вид утомлял, но зато какой прекрасной казалась она нам теперь во всей своей сверкающей чистоте и сиянии! Мы снова видели восхитительную лазурь неба. Как обрадовала она нас, и как сердечно приветствовали мы дуновение резкого, но такого славного юго-восточного ветра! Только одно могло обрадовать меня еще больше – встреча с женщиной, которую я оставил на берегах бухты Мак-Кормика.
Мы были теперь ниже фьорда Петермана и приблизительно на высоте 5000 футов над морем. Самым тяжелым отрезком путешествия по внутреннему льду стали те дни и ночи, когда я не мог ничего разглядеть впереди себя дальше наших саней. Нелегко было выдержать постоянное напряжение, управляя санями в таких условиях. А если учесть еще и непроходящее ощущение
Наконец-то мы нашли золотую середину между изломанным льдом ледниковых бассейнов и облачными вершинами ледяного плато, место, где нет бедствий и препятствий обеих дорог, по которым нам довелось пройти.
Воздух был чистый и прозрачный. С непокрытой головой и в рубашке, погоняя собак, я читал «Сосланных в Сибирь» [42] , но во время завтрака с удовольствием надевал свою меховую куртку и плотно запахивался.
Наступили приятные дни нашего путешествия. В ночь на 28 июля мы сделали отличный переход. Перед завтраком мы вышли на очень тонкую стекловидную корку льда, выдерживавшую сани и лыжи, но не собак. На следующий день мы все еще шли по этой корке, и ее крепкая полированная поверхность вкупе с уклоном помогла нам оставить позади много миль. Еще одна собака пала и была скормлена своим более удачливым товарищам. Остались пять: Пау, Лев, Мерктосар, Кастор и Паникпа – все, как один, сильные мускулистые животные, худощавые и крепкие, как сталь. Они совершенно оправились от своего угнетенного состояния, и наверно вернутся домой, если только какое-нибудь совершенно непредвиденное несчастье не принудит меня с Аструпом съесть их [43] . С неописуемым чувством удовлетворения я нашел своих собак сравнительно свежими в конце нашего первого перехода, после того, как мы достигли высоты 5000 футов. Мы сделали 22 мили. На следующий день мы прошли немного больше, а затем еще больше и при этом оставались достаточно энергичными. Погода все это время была прекрасной, и прилив физических сил вкупе с быстрой и легкой ездой как нельзя лучше повлиял на мое настроение. Собаки же чувствовали это, вероятно, еще лучше меня и Аструпа.
42
Имеется в виду роман французской писательницы Софи Ристо (наст. имя – Мари Коттен; 1770–1807) «Елизавета, или Сосланные в Сибирь». (Прим. редактора).
43
Эти пять собак вернулись со мной в Соединенные Штаты в 1892 г., они сопровождали меня по стране во время чтения лекций и снова поехали на север в 1893 г. Кастор упал в море во время бури у мыса Сент-Джон и утонул. Лев, Пау, Мерктосар и Паникпа участвовали в работе на ледяном покрове осенью 1893 г. Пау пал ранней весной 1894 г. Лев, Мерктосар и Паникпа совершили путешествие 1894 г. После моего возвращения с ледяного покрова Паникпа была потеряна одной из моих охотничьих партий и вернулась домой через две недели совершенно истощенной. Она так и не оправилась после этого происшествия и оставалась дома до моего возвращения на родину в 1895 г., когда я отдал ее Нукте. Она была жива летом 1896 г. и радостно встретила меня. Мерктосар также был еще жив летом 1896 г. Лев пал в Карна летом 1895 г. во время «большой ночи», которая была ему так хорошо знакома.
Хотя они и утратили свой длинный волчий галоп вследствие напряженной работы последних трех месяцев, однако прежнее рвение и огонь в глазах остались. Работа не была непосильной, и хвосты собак были подняты и закручены. Было очевидно, что я привел в хорошем состоянии своих собак из чрезвычайно продолжительного путешествия с очень тяжелым грузом и минимумом пищи. По пути мы еще раз избавились от лишнего груза, тщательно осмотрели сцепки саней и привели в порядок одежду. Мы находились теперь на востоке от бассейна ледника Гумбольдта. Наша пристань была еще почти в 200 милях впереди, и нужно было быстро пройти это расстояние. Мы еще не видели земли, но через несколько дней покажутся знакомые окрестности Китового пролива.
31 июля и 1 августа мы шли без снегоступов по неровной замерзшей поверхности. Некоторые из попадавшихся на пути торосов достигали футов 50 в высоту; такие сугробы обычно наметались возле выступов льда. Было также множество заструг. Поверхность заметно снижалась к западу. Затем мы мы прошли немало миль, не встречая ни торосов, ни заструг. Быстро приближаясь к Красной скале, мы пришли 2 августа к водоразделу между бассейном Кейна и областью Китового пролива. Целых пять часов мы взбирались по диагонали вверх и в 7 часов утра 3 августа достигли вершины. Пройдя несколько миль, мы, увидев знакомую землю, первую после того, как мы покинули бухту Независимости, остановились. Ветер дул с юго-востока; сегодня утром и накануне после обеда собаки постоянно нюхали воздух; их чувствительнейшие носы, очевидно, уже чуяли приближение земли. Мы завершили этот день, пройдя 35 миль. Мы все время шли в снегоступах по мягкому, но неглубокому снегу.
На следующее утро, приблизившись к земле еще на 5 миль, мы решили выйти на знакомый нам маршрут и спуститься к бухте Мак-Кормика по длинному ледяному языку между Солнечным ледником и ледником Тукту. Я намеренно взял немного восточнее, чтобы воспользоваться более ровной дорогой.
Мы беззаботно спускались в овраг к северу от Куполообразной горы; это название я дал самому северному из гигантских торосов, простиравшемуся от края внутреннего льда до вершины бухты Мак-Кормика. Солнце до такой степени размягчило поверхность глубокого снега, что наши собаки не могли перейти через него. Несмотря на все усилия и стремление попасть на обращенный к северу склон Куполообразной горы, нам это не удалось и мы были вынуждены остановиться и ждать, пока снег снова не затвердеет. Как только поверхность подмерзла, мы тронулись в путь и через несколько часов спустились зигзагами с Куполообразной горы.
Поднявшись выше, я увидел на расстоянии двух миль несколько черных объектов, перемещавшихся по снегу. Это оказалась пара саней в сопровождении партии, и я обернулся к Аструпу с криком: «Наши идут навстречу!» В этот момент наши товарищи, очевидно, увидели нас, и я услышал их приглушенное приветствие. Очевидно, в бухту пришло судно. Мы стали быстро спускаться вниз по склону, желая скорее увидеть знакомые лица. Они же, в свою очередь, сошли с возвышения, на котором находились, и вскоре я пожимал руку профессора Гейльприна и приветствовал других членов его партии, с трудом пробиравшихся по глубокому снегу.
Встреча была радостная и сердечная. Месяц тому назад «Коршун» с профессором Гейльприном и его товарищами на борту отплыл из бухты Сент-Джон на север и все это время плыл по свободным ото льда волнам. Месяц тому назад мы с Аструпом отправились на юг из долины Мускусного быка на вновь открытом северном берегу и с тех пор шли по замерзшим волнам ледяного покрова. А теперь мы встретились здесь, в этой ледяной пустыне, при ярком свете полуночного солнца, и пути наши шли таким образом, что, если бы даже мы ничего не видели вокруг, то все равно попали бы в объятия друг друга.
В разговорах с членами партии время, пока мы прошли 10 миль, отделявших нас от бухты, пролетело незаметно. В 2 часа ночи я снова стоял на краю утесов, на которые втащил сани три месяца тому назад, и смотрел на зеленые воды бухты Мак-Кормика, испещренные айсбергами, и на «Коршуна», мирно покачивающегося на якоре. Для меня это было самое восхитительное зрелище на свете. Часом позже я ступил на палубу «Коршуна» и услышал радостный возглас моей жены. Длинный белый путь подошел к концу.
Глава XIV. Путешествие в боте по заливу Инглфилда
Спустя два дня после моего возвращения с ледяного покрова, «Коршун» направился к выходу из бухты, и вскоре мы высадились в закрытой бухточке примерно на милю ниже Красной скалы. На берегу мы встретили наших спутников: Вергоева, Джибсона и доктора Кука. Они обросли волосами и загорели. В отдалении стояли туземцы, жившие вблизи Красной скалы; они с удивлением смотрели своими широко открытыми глазами на «капитансока», вернувшегося с «большого льда». Никогда самое дорогое, самое роскошное жилище не казалось глазам возвращающегося путника более привлекательным, чем наша маленькая комнатка, которую миссис Пири немного помпезно именовала «южной гостиной».