Северный Удел
Шрифт:
Но внутри, на синей бархатной подкладке, лежал палец.
Тонкий, безжизненно-серый. Детский или женский. Нет, скорее все же детский. Он слабо пах формалином.
— Чей?
— Внука, — произнес Ритольди. — Моего внука.
Кадык застыл.
Прежде чем Палач Полонии, неловко подмяв спинку стульчика, отвернулся совсем, я заметил, как мокро блеснула его щека.
— Саша пропал десять дней назад, — глухо продолжил Ритольди, так и оставшись сидеть ко мне спиной, — мы не сразу… Никому даже
Он протяжно вздохнул.
Плечи его задвигались — я подумал, он вытирает лицо.
— Потом пришло письмо. С пальцем.
— Оно у вас есть?
— Нет, — качнул седым клоком Ритольди. — Я его сжег. Так было приказано.
— Что было в письме?
— Там было… Дословно: «Если вы хотите вернуть внука живым, поступайте в точности так, как будет предписано. Ни с кем не говорите, ни к кому не обращайтесь. Поверьте, это в ваших же интересах. Письмо сожгите».
— Десять дней назад?
— На следующий.
Значит, девять. Я был на подъезде к Леверну. Но уже напали на всех, включая государя-императора и отца. Убийцам понадобилась сильная подконтрольная фигура?
Кстати, еще Гебриз…
Стоп! До меня вдруг дошло. Если Ритольди здесь, если рассказывает о письме, если принес шкатулку…
— Господин Ритольди, когда? — спросил я.
— Я… — Палач Полонии обернулся. — Я почувствовал его смерть вчера.
Слезы текли по его щекам, но он их совсем не стеснялся.
Он был фельдмаршал, грозно взирающий с портретов в военной академии. Он был ужас астурийских детей. Он был «Бешеный Грамп».
Но я увидел старика в горе.
— Все в семье почувствовали…
— Кровь у Саши была чистая?
Он слабо улыбнулся.
— Да. Изумрудно-алая. Кровь иногда не проявляется в сыновьях или дочерях. Тогда внуки служат отрадой. Я надеялся… — он замолчал, посмотрел на шкатулку. Губы его, побелев, сжались в тонкую полосу. — Я готов понести любое наказание, вы знаете, мне не страшно, заключение так заключение, я же убийца. Но Бастель…
Палач Полонии вцепился мне в плечи.
Лицо его нависло над моим, выцветшие глаза были полны мрачной решимости.
— Я знаю, вы хороший нитевод. Я прошу вас найти хотя бы место его гибели. Чтобы он не лежал без Благодати… Понимаете, не лежал без…
Я сморщился от боли.
— Прекратите.
Но он лишь сильнее сжал пальцы.
— Я что угодно, — его дыхание мазнуло меня по щеке. — Хотите, отпишу вам деревню? Или две? Или поспособствую по службе?
Слушать его жалкий шепот было противно.
— Десять дней, — выдавил я сквозь зубы. — Гуафр, да никакой нитевод, какой бы он ни был квалификации не вытянет нить следа…
Палач Полонии вздрогнул.
Хватка его ослабла. Взгляд беспомощно побежал прочь.
— Извините, Бастель.
Он снова сложился
— Что было после письма? — спросил я.
— Ничего, — устало сказал Ритольди, не глядя на меня. — Какое-то время. Я соврал сыну, что отпустил Сашку в соседнее поместье. Такое уже случалось. У них там выпас, лошади, а он сам не свой… Двенадцать лет, самостоятельный… Потом, на третий день, вечером, принесли другую записку.
— Кто? — приподнялся я.
— Гражданский. В возрасте. Усатый, кажется. Я не смотрел особенно. Думается, просто случайный человек.
— Что было в записке?
— Три слова. Леверн. Дом Ожогина.
— Это где?
— Серчинская улица. Рядом с каменотесными мастерскими.
— Голем?
Ритольди кивнул.
— Там были инструкции. По голему, по больнице Керна.
— Тоже сожгли?
— Да.
На третий день, подумал я.
То есть, шесть дней назад. Лобацкий уже убит. Я лечу руку. Встреча с государем-императором произойдет утром на следующие сутки.
Выходит в то время Ритольди уже был мобилизован на морг. Палач Полонии в пристежке с «козырями».
Расчет? Импровизация? Ах, как важен был мертвый Лобацкий!
— А потом?
— Потом? — Ритольди спрятал в карман мерзнущую, когда-то отрубленную, а затем неудачно сросшуюся кисть. — Потом я ждал в больнице.
— У вас была какая-то связь?
— Нет. Как все идет, я чувствовал частично кровью, частично через голема. Вы же знаете, это как через кровника смотреть.
— Только кровник каменный.
— У семьи Ритольди всегда были в этом большие способности. Ну а там уже… — Палач Полонии, вздохнув, поднял голову. — Мне сейчас куда? Сдаваться полиции?
Я закусил ноготь.
— Пока не знаю. Вы могли бы остаться у нас на время?
— Если Анна не выгонит. Разрешите?
Ритольди потянулся к шкатулке.
— Огюст, я могу попробовать, — сказал я, глядя ему в глаза. — Но позже… Возможно, завтра к вечеру… И ничего не обещаю.
— Пусть так, — он выпрямился, сунув шкатулку обратно под плащ. — Тогда я пойду?
— Где вас найти?
— Правое крыло, вторая гостевая за бильярдной.
— Знаю, — кивнул я. — И еще…
Ритольди остановился у дверей.
— Мне понадобится ваша кровь.
Поиграв желваками, Палач Полонии снова шагнул ко мне.
— Я могу сейчас, — сказал он с вызовом.
Он достал из-за пазухи вытертый сафьяновый футляр с позолотой. Раскрытый, тот блеснул серебряными кончиками игл.
Среди высших семей делиться кровью не принято.
Были и распри, и интриги, и вражда. Были и мастера влиять через кровь. Ритольди, похоже, и вовсе оскорбился, расценив мои слова как недоверие его рассказу.