Северный ветер
Шрифт:
Хан вспомнил раннее утро, первые лучи рассвета над лесной поляной под Вишемиром и свой самоубийственный побег. Он перебил всех сопровождающих его карателей, и, раненый отравленным оружием, едва выжил сам. «Гервант и Гвидо нашли и вылечили меня, а теперь мертвы. Пришла моя очередь», – подумал Ханлейт, смотря в пол. Глубоко внизу за толстыми прутьями решетки поблескивала вода, пахло мокрыми камнями. Факелы, потрескивая, грели влажный спертый воздух; рукам было жарко, а ногам – холодно. Итак, Хан в цитадели имперских карателей и для них он – тоже предатель. Но, в отличие от эльфов ордена, у обитателей Железной башни чести нет.
– Молчишь? Я видел, как ты порезал их на куски, я был там. Мои люди валялись в траве, облепленные мухами и пожираемые червями. Я узнал, какие раны может наносить меч Хранителя, острый, как бритва цирюльника, – продолжал Коган, подходя к стене и перебирая жуткий инвентарь.
– Но не только ты так чисто работаешь, мой милый. Я тоже умею многое, вот и отточу свои навыки на твоей эльфийской шкурке. Мой батюшка-кожевник, да трижды помянет демон его имя, заставлял меня, мальца, снимать шкуры с падали. Знаешь ли ты, как воняет дохлый козел недельной давности? Нет? Как три отхожих места и городская свалка в придачу. Но я почти полюбил свою работу! Одно в ней расстраивало: трупы молчали, как бы я их не кромсал. А ты доставишь сиру Когану настоящее удовольствие? Не пел в клетке, так будешь выть здесь, а я послушаю.
– Никакой ты не «сир», – сказал Хан, понимая, что наносит сыну кожевника самое тяжкое из мыслимых оскорблений, – ты – последнее отродье с помойки, нанятое за деньги на грязную работу.
– Как и ты, эльфийский выродок! Думаешь, между нами велика разница? Да, она есть: у меня вся жизнь впереди, а ты скоро завоняешь, как падаль!
Каратель подскочил к Ханлейту, намереваясь ударить, но внезапно спертый воздух камеры освежил порыв ветра. Он появился, как последнее прости потерянной свободы, словно кто-то открыл невидимое окно и впустил морской бриз, веющий за сотни верст от Велеграда. Ханлейт удивился и вдохнул полной грудью. Коган замолчал и оглянулся на заколыхавшуюся занавеску из черной непрозрачной материи, которую Хан вначале не приметил. Она закрывала вход в другое помещение, а палка, привязанная снизу, не давала ветру отбросить ткань в сторону. За ней кто-то был.
– Выйди, Коган.
– Да, мэтр.
Обращение «сир» не прозвучало, но каратель почтительно поклонился занавеске и ретировался за дверь. Некоторое время за Ханом наблюдали из-за преграды, прозрачной с обратной стороны.
– Итак, тебя зовут Ханлейт ланн Кеннир, – утвердительно сказал арий, – ты – Хранитель древа Агнара и миротворец по-определению, но состоял в анклаве ассасинов. Ты умудрился предать одновременно и орден, и Императора. Передо мной стоит прирожденный лжец и отступник.
Да, так и есть. Хан хранил молчание, ответа не требовалось. Почему «мэтр» не показывается? Пленнику достался только его голос: негромкий, мягкий, но четкий. Многие бы сочли его приятным. Значит, не рыком и не хрипом будут отдаваться приказы о пытках?
– Я буду говорить редко, Хранитель, я предпочту слушать. А ты уже сам решай, что именно – твои слова или стоны. О чем я хочу узнать? Твои мысли на эту тему, если они есть.
– Не знаю.
– Этот ответ я слышу самым первым от всех и всегда. И снова разочарование. Коган! – громко позвал арий.
– Мэтр?
Каратель, поджидающий за дверью, появился в ту же секунду.
– Раздень его.
«Меня сейчас отвяжут» – подумал было Хан, но увидел гадкую ухмылку Когана. Каратель многозначительно поднес к лицу Ханлейта нож для разделки туш с толстым кривым лезвием и крючком на конце.
– В этой жизни тебе больше не понадобятся тряпки, Хранитель. Ты перед нами будешь голый, как душа грешника перед судом Создателя.
Поддев шов куртки на плече Хана, он дернул, разрывая ткань. Разрезал рукава и пояс. Коган методично работал ножом, пока на эльфе не осталось ни клочка одежды, только амулет на шее.
– А это тебе зачем? Мэтр, у него ловушка для архонта!
– Сними.
Каратель сорвал амулет и положил в карман. Отбросив лоскуты ткани подальше пинком ноги, он отошел на два шага, любуясь делом рук своих. Бледный от унижения Хан смотрел в пол, на железные пластины решетки, скрепленные болтами в местах соединения.
– Какой прекрасный представитель рода эльфийского! Какие хорошие волосы! Жаль, недостаточно длинные, как обычно вы, остроухие, любите. Я бы хотел взять на память твою косу и повесить у себя в спальне, чтобы девкам, что туда заходят, было стыдно за свои растрепанные патлы.
Коган подергал неровную челку пленника, отросшую за месяцы заключения и падающую на глаза.
– А как у нас с зубами?
Он приподнял ножом верхнюю губу Хана, не обращая внимания на кровь, хлынувшую из ранки.
– Отличные! Ты разойдешься на сувениры, эльф. Каждому, кто захочет, достанется кусочек!
– Приступай, – раздался спокойный голос ария, обрывая поток издевательских оценок Когана.
– С удовольствием, мэтр!
Каратель обошел Ханлейта, остановился за спиной и провел костяной рукоятью ножа по стволу древа, изображенному на позвоночнике.
– Искусная работа. Снимая с тебя шкуру, я постараюсь ее не сильно повредить. Какой из символов тебе не нравится больше всего? Я ненавижу верхний – ползучие гады отвратительны, а архонты и их мечи – еще поганее. Но его я бы оставил напоследок, перед тем, как перерезать твою шею. Может, выберешь сам: кабан, кошка, птичка? А? Недолго тебе осталось помалкивать!
Ханлейт вздрогнул от острой боли: нож мясника поддел кожу под лопаткой слева, обводя первый символ. Дикая лошадь – символ Карии… С нее началась пытка.
– В тебе совсем нет жира, – комментировал Коган, – поэтому, крови будет много, да и мне придется постараться, чтобы не попортить картинки. И кожа тонкая. Да, задал ты задачку, эльф!
Хану казалось, что его тело поддается лезвию с чуть заметным, отвратительным хрустом. Или это факелы трещат? Красные струйки потекли вниз по бедрам, защекотали ноги, словно не были частью самого Хана, а чем-то чужим, посторонним. Кровь собиралась на решетке в лужицы и беззвучно капала в бездонную пропасть. Что там, под металлическим полом, кроме темноты? Коган работал не торопясь. Символы на спине Ханлейта, задуманные как знаки особой избранности, становились источником жестоких страданий.