Северо-восток
Шрифт:
– Дырку во мне проглядишь, – недовольно проскрипел глюк. – Чего вытаращился? Ну да, это я.
– Девяносто Девятый?! Так ты осьминог?!
– Теперь да… – Монстрик сложил щупальца и осел на траву грустным зеленым комочком. – Еще несколько дней назад я был тем, кого вы называете кио. Но, в отличие от тебя, не сумел убежать от Поля Смерти… Ты видел мои останки…
Сказать, что я ошарашен, – значит не сказать ничего. Еще бы! Не каждый день разговариваешь с гибридом полумифического воина-киборга и сухопутного осьминога.
Мне все еще не верилось, что это правда, и я не сошел с ума.
– Фома неверующий, – тотчас откликнулся бывший глюк.
– Богдан, – поправил я. – Мое имя не Фома, а Богдан. А ты все мои мысли читаешь?
– Да было б чего у тебя там читать, – фыркнул он. – Две с половиной извилины, и те почти прямые.
Я только головой покачал. Ох и ехидная же тварь!
– Сам ты тварь, – тотчас откликнулся бывший глюк.
Вот только действительно ли бывший? Сомнения у меня еще оставались. Ну не мог я поверить, что этот мелкий головоногий зеленый монстрик – бывший кио и телепат!
– А ну-ка, – предложил я, – иди, заберись вон на те кирпичи.
– Охота была ноги… тьфу ты… щупальца ломать, – проворчал он.
– Если не пойдешь, буду считать тебя глюком, – отрезал я.
Осьминожка немного помедлил, а потом нехотя отправился к указанной кучке битых кирпичей. Ловко забрался на нее, повернулся ко мне и опять попытался сложить из щупалец неприличную фигуру. Не успел. Груда кирпичных обломков внезапно поехала вниз. Головоногий телепат потерял равновесие и повалился вверх тормашками, смешно шевеля щупальцами. Он начал барахтаться среди обломков, пытаясь выбраться. Зрелище оказалось настолько забавным, что я не удержался от смеха.
– Чего ты ржешь?! – возмутился бывший глюк. – Помоги лучше!
Пришлось помочь ему выбраться из-под кирпичного завала. Одно из щупалец прочертила довольно глубокая, сочащаяся кровью царапина.
Я поискал глазами березу. Из ее бересты и черной смолы можно сделать отличный пластырь.
– Не надо, – тотчас отозвался на мои мысли осьминог, – у меня хорошая регенерация. Скоро само пройдет.
– Лихо ты шаришь у меня в башке. – Я отломал несколько подсохших побегов дикого вьюна. Даже в таком виде они сохраняли гибкость, напоминая тонкую веревку. На первое время сойдет, чтобы сделать рукоять для штыка. – А что, все кио такое могут или только эти… как их… координаторы?
– Кио не способны читать мысли хомо. Не знаю, почему у меня получается. Наверное, потому, что я больше не кио. Возможно, телепатические способности присущи осьминогам. Или Поле Смерти каким-то образом изменило мою нейронную сеть…
Он замолчал. В мысленном голосе Девяносто Девятого вновь прозвучала неизбывная тоска. Впрочем, его можно понять. Я бы тоже взвыл, если бы вдруг очутился в теле, скажем, крысособаки.
– Да лучше уж крысособаки, – вырвалось у него. – Мое нынешнее тело такое беззащитное, что это просто бесит. Но больше всего достают осьминожьи инстинкты. При любой опасности они требуют убегать, а ведь я привык сражаться.
– Так что с тобой произошло? – Я присел на траву рядом с осьминожкой и принялся оплетать гибкими побегами каркас рукояти танталового штыка.
– Для бестолковых ушлепков повторяю еще раз: попал в Поле Смерти.
Я от его хамства аж зубами заскрипел. Но стерпел, проглотил обиду. А он, подлец, сделал вид, что не заметил и как ни в чем не бывало продолжал:
– Последнее, что помню, – дикую боль. Очнулся уже осьминогом. Наверное, он тоже угодил в Поле, и моя матрица частично скопировалась в его мозг… Хотя… – Девяносто Девятый замолчал.
– Что? – поторопил я.
– Неважно, – отрезал бывший кио. Откровенничать со мной он явно не собирался.
Нет, и не надо. У меня своих забот полно. И главная из них – вернуться обратно в Кремль. Вот только в какую сторону идти?
Я с надеждой посмотрел на осьминога. Но тот молчал. Сидел на траве, почти невидимый на зеленом фоне, и не шевелился.
Пришлось окликнуть:
– Эй, Девятый…
– Девяносто Девятый, – перебил он. – Тебе бы понравилось, если бы я звал тебя половиной имени: Богом или Даном?
– Можешь звать Даном, – разрешил я. – Иногда меня так и окликают – в бою. Богдан слишком длинно. Как и Девяносто Девятый. Пока произнесешь, язык сломаешь.
– Ну понятно. Ты только до десяти считать умеешь. А все, что больше, уже проблема. Но Девятым меня не зови. Лучше уж тогда по буквам. Они есть в моем полном имени…
– Лео, – кивнул я.
– Надо же, запомнил, – искренне удивился бывший кио.
– На память не жалуюсь, – отрезал я.
– Везет тебе, – грустно вздохнул он. – А я вот о себе того же сказать не могу.
– Провалы в памяти?
– Гораздо хуже.
– В смысле? – не понял я.
– Перестройка моей нейронной сети привела к тому, что у меня появились…
– Что? – прервал я затянувшуюся паузу.
– Эмоции, – нехотя признался Лео.
– Как так? – удивился я. – То есть раньше у тебя их не было?
– Нет. Как и у всех кио. Я, конечно, знал, что это такое, но лишь в теории. Самому раньше испытывать всю эту радость-тоску-жалость-страх и прочую хрень не доводилось.
– Ну надо же… – Я с трудом мог представить себе, как такое возможно: вообще не испытывать никаких чувств. Хотя кио по сути те же роботы. Консервные банки. А какие у банок могут быть чувства?..
– Эмоции – это слабость, а воин должен быть сильным, – отрезал бывший кио и тут же сменил тему: – Твой Кремль остался на юго-западе. Если идти вон через те холмы, то выйдешь прямо на Садовое кольцо. А оттуда до Красной площади рукой подать.
– Садовое кольцо? – переспросил я.
В школе нам рассказывали, что по Кольцу в годы Последней Войны проходил легендарный Последний Рубеж. Тут наши предки, защитники Москвы, держали оборону не на жизнь, а на смерть против полчищ иноземных захватчиков.