Северские земли

Волчок Сергей

– Откуда? То есть это… Зачем? Двойной говорил, что фальшивки сейчас сразу ловят, а те, кого с фальшивками поймают, казнь запредельно лютую принимают.

– Так то фальшивки. – опять улыбнулся священник. – А это подлинные бумаги. Любую проверку выдержат.

Ждан совсем растерялся, и только и смог повторить:

– Откуда?

– Да всё оттуда же. – глухо ответил священник. – Анфиса, помнишь, как вы с Титом-покойником первый раз в Гранный холм пришли? Как мы с ним о метрических книгах толковали, а ты потом вечером ко мне на исповедь явилась?

– Как вчера было. – немедленно отозвалась Лушка. – И церкву пустую помню, и слова ваши утешительные добрые.

– А вот и проверим.

Что я тебе на прощание сказал?

– Что в дело наше не полезете, но не спужавшись, а потому что нам от вашего заступничества только хуже будет. Потом сказали, чтобы я на кордон жить шла, что Тит – хороший мужик, чтобы я не пужалась его вида варначьего. – тут она не выдержала и всхлипнула.
– Ну и что вы, если что - чем сможете, тем поможете.

– Ты смотри! – удивился священник. – Слово в слово. Так и было. А я домой пришёл, Марья-покойница мне стол накрыла, я сел – и такая тоска меня взяла! Налил себе чарку, выпил – а тоска по-прежнему сердце рвёт. Я тогда Марьюшке и излился – так, мол, и так, вот такой вот случай случился, такая вот судьба пацану выпала. А мальчишка хороший, глазки умненькие. Нашего рода отпрыск, а ублюдком жизнь прожить придётся. А жена-покойница выслушала меня и говорит – что ж ты, Лешенька, сердце зазря рвёшь? Это ещё не горе, его поправить можно. Нам с тобой Господь детей не дал – вот и запиши его нашим сыном, тем более, что и фамилия та же. Обнял я её, поцеловал, и записал в первой части своей метрической книги: «У попа Алексия Адашева, сына боярского и попадьи Марии Адашевой, такоже дворянского звания, родился сын, крещёный Глебом…».

Не знаю, ведаете ли, нет, а книги метрические и ревизские сказки нам каждой по две выдают, и каждую запись мы в двух книгах делаем. Одна всегда в приходе остаётся, а вторую после Рождества специальные люди от князя забирают, да в столицу везут и там в архив прячут. Чтобы, значится, всегда сверить при сомнениях можно было. Так что не сомневайтесь – я каждый год сына боярского Глеба Адашева во все ревизские сказки вписывал, по возрасту вы тоже совпадаете, так что любая проверка тебе на страшна. Разве что ярыжки чернильные самолично в Гранный холм поедут - справки наводить. Там-то расспросам о моём сыне, конечно, сильно удивятся. Но это я не знаю, что тебе такого натворить надо, чтобы эти лодыри зад от лавки оторвали, да в нашу глухомань попёрлись.

В общем, в Гранный холм вам возвращаться нельзя, и вообще лучше в другое княжество перебраться. Как меня похороните – сразу и уходите, сперва в Козельск, а там видно будет. Как Дар проснётся – тебе в городах на учёт вставать надо будет, а в деревнях старосте докладывать. Объяснишь, что мать давно померла, отец вот только преставился. Хозяйство за долги ушло, в приживалах жить не захотел, вот и пошли с кормилицей, что тебя вырастила, счастья по Руси искать. Саблей да Даром на жизнь зарабатывать. Житейская, в общем-то история, знал бы ты, сколько таких дворян прожившихся по Руси-матушке бродит. Никто не удивится, в общем. И проблем быть не должно.

Жалко, открытия Дара у тебя я не дождался, даже советом не помогу. Ну тут уж так Господь положил, в этом вопрос тебе самому разбираться придётся.

Священник вздохнул и тепло посмотрел на Лушку со Жданом.

– Что ещё? Поиски китоврасовского снаряжения не бросай, это твой единственный шанс из грязи выбиться. Так что из Козельска в Смоленск идите, но лучше не вдвоём – ограбят. Но это в Козельске разберётесь. «Азбуковник» и «Измарагд» с собой возьмите, один в Смоленске, чую, потребуется, а в «Измарагде» мои заметки кое-какие вплетены - пригодятся. Пока в силу не войдёшь, будь осторожен, много не болтай, мать береги, теперь ты за неё отвечаешь. Про княжество не задумывайся, тебе его не вернуть, а вот про дедовское проклятие не забывай, с этой историей тебе всяко-разно разбираться придётся. Но с этим делом не спеши, пока не заматереешь. Князя Трубецкого берегись, как только он узнает, что ты жив – не успокоится, пока не изведёт. С Двойным и его долгом мне, что я на тебя перевёл - сам думай, как поступить. Одно тебе скажу – к этим людям вход рубль, выход – десять. Что ещё? В «Измарагде» на одной из страниц список имен найдешь, литореей записанный. Сверху – мои друзья, внизу – мои враги. Первых о помощи при нужде попросить можешь, вторых берегись, люди опасные. Как помру, и перстень мой отвяжется, себе его возьми, тебе завещаю. Но раньше третьего уровня Дара не надевай – иначе сломает тебя его сила.

Ну вот и всё, наверное.

Решай умом, но живи сердцем. Людей за грязь не держи, но и цену им знай – люди, они разные.

И главное помни: любовь – это единственное, что может сделать наш не лучший из миров лучше. Любовь к Богу, любовь к женщине, любовь к Родине, любовь к детям, любовь к людям – без разницы. Мир любовью спасётся, нет у него другого способа. Я в это верю.

А теперь идите, дети мои, и игумена сюда позовите. Больше мы не увидимся – моё время пришло.

Священник вдруг закашлялся, и махнул рукой – идите, мол!

Дверь закрылась тихо, без скрипа.

***

Священник Алексий Адашев скончался в тот же день. Отошёл легко, не мучился.

На похоронах пошёл дождь, как будто сама природа оплакивала покойного. В церкви покойника отпевал ершистый настоятель, а вся немногочисленная монастырская братия подпевала, обнажив седые да лысые головы. На маленьком монастырском кладбище все промокли и игумен, поскользнувшись и рухнув в грязь, изрядно обозлился, но на поминках быстро пришёл в благодушное настроение.

Через три дня, похоронив и помянув покойного, Ждан и Лушка вышли из обители в направлении Козельска, ведя за собой навьюченного Борзого Ишака.

Начиналась новая жизнь.

Короткое заключение

В Козельске они остановились на постоялом дворе, причём оба недавних обитателя глухой деревеньки пришли в ужас от тамошних цен. Десять рублей из клада Кудеяра быстро перестали казаться надёжной финансовой подушкой на несколько лет вперёд.

И в тот же день Ждан свалился с горячкой. Ломало и корёжило его двое суток. Двое суток Лушка не отходила от постели, меняя примочки горячему, как печка, сыну и подавая воду. Двое суток Ждан метался в бреду, периодически звал то маму, то отца Алексия, то каких-то неведомых «санитаров». Бедная женщина все глаза выплакала – она вдруг отчётливо поняла, что ещё одной потери может и не пережить, а её силы и стойкость, всегда казавшиеся ей безмерными, на самом деле имеют предел.

На третий день температура спала и Ждан забылся глубоким крепким сном. А утром проснулся совершенно здоровым. Вот только с кровати долго не вставал – пялился в никуда, шевелил губами и зачем-то водил пальцем перед собой.

Потом встал с кровати, обнял Лушку – крепко, совсем как в детстве, и сказал:

– Мама, у меня Дар открылся.

– О, Господи! – только и смогла выдохнуть Лушка, и вдруг заплакала. Что в последнее время глаза у неё совсем на мокром месте стали.

Впрочем, причина плача выяснилась почти сразу:

– Недели Лексей не дожил! – провыла она, вытирая глаза платком. – А уж так мечтал, так мечтал увидеть. Бывало, сядем мы с ним вечером чай пить, ты уж спишь, набегавшись, а он не столько пьёт, сколько всё про твой Дар будущий талдычит. Свет в окошке ты ему был, упокой, Господь, его душу пресветлую!