Северянин
Шрифт:
На этот раз он не пользовался ножом. На маленьком, юном, будто мальчишка, деревце в складку коры едва войдет ноготь, здесь же выступы и впадины были такие, что в них без труда можно было всунуть ногу в сапоге. Карабкаясь, будто по лесенке, он надеялся лишь на то, что его никто здесь не увидит. Для того, чтоб влезть на недосягаемую высоту лесного свода, все-таки требовалось время. Хорошо, что на скандинаве не было никаких ярко раскрашенных кусков одежды, украшений или вещей.
Лишь на высоте в три хороших дома от ствола наконец отошла ветвь, которая подходила ему по размеру. Он перебрался на нее, такую широкую и удобную, что по ней можно было гулять, будто по лесной тропе или по хорошему мосту. Агнар старался быть очень осторожным, и то и
Сверху и магия выглядела иначе. Это не были разрозненные пятна чар, а сложная, взаимодействующая система. «Ни за что не миновал бы ее по земле, – подумал молодой мастер. – И что же мне делать теперь? Только бы с пути не сбиться»…
Он добрался до следующей ветви, отходящей от другого дерева, перебрался на нее и пошел к следующему стволу. Путь приходилось выбирать очень тщательно – далеко не с каждой ветви можно было перебраться на другую без прыжка, на который Агнар с большим щитом за спиной, конечно, не решился бы. Щитом можно ведь и зацепиться ненароком, а это верная смерть. Упав с такой высоты, он бы костей не собрал.
По ветви следующего дуба он добрался до странной поляны, странности которой, впрочем, заметил не сразу, ибо слишком был занят выбором пути. Поляна выглядела совершенно круглой, ее окружали растущие на равном расстоянии друг от друга огромные дубы. Поляна густо заросла травой, но в промежутках между островками густо-зеленого искрились яркие переливчатые белые полосы, складывающиеся в затейливый узор. «Можно себе представить, как все это великолепие сияет под лучами солнца», – подумал викинг.
Зеленый свод закрывал небо над поляной не полностью, оставляя пространство пустого неба над самым центром, там, где даже под лунным светом разбрасывал искры ровный круг, – словом, перебраться через поляну по ветвям скандинаву не удалось бы. Поэтому он повернул обратно, решив миновать ее по периметру.
На поляне двигались фигуры. Сначала он не обратил на это внимания – его вряд ли разглядели бы, не зная, что он наверху, – а потом лег животом на ветку и стал всматриваться.
Внизу по светлым полоскам к центру медленно шли шесть женщин в длинных белых одеяниях. Они не прошли и половины пути, как из тени, густой по краям поляны, выступили еще шесть женщин, на этот раз в синих платьях, а следом за ними – еще шесть, в зеленом. Движения рук сопровождали каждый шаг женщин, и получался танец. Сначала он показался Агнару совсем простым, но потом он почувствовал, что его затягивает, завораживает, и едва не свалился с ветки.
Вцепившись накрепко, он помотал головой и спрятался так, чтоб видеть лишь часть танцующих. Ему полегчало, хотя зрелище по-прежнему притягивало его взгляд. Женщины танцевали, двигаясь по сияющим полосам, кружились или просто шагали то вперед, то вбок. Белые широкие рукава взлетали, как крылья, распущенные волосы струились по спинам и плечам, роскошные, будто гривы диких лошадей, и красота зрелища, пусть и видимого частично, заставляла скандинава часто дышать.
Танцующие женщины встретились в центре и, взявшись за руки, закружились сначала одним хороводом – посолонь [13] – потом разделились на три, один в другом, из них внешний и внутренний двигались по ходу солнца, а средний – против. «У всего этого, наверное, есть какой-то смысл. Смысла, конечно, не может не быть, однако странно…» – подумал молодой мастер, вспомнив праздники на своей родине. Девушки обязательно танцевали танцы, посвященные солнцу, но никогда не позволяли себе завернуть хоровод в сторону, обратную солнечному ходу, ибо это считалось очень плохим знаком.
13
По
Потом хороводы сошлись плотно-плотно, в шахматном порядке перемешались белые, синие и зеленые платья, и викинг почувствовал, что дальше ему смотреть не надо. Он поднялся и пошел в ту сторону, куда, собственно, и собирался.
Внизу на поляне женщины, сплотившиеся в плотное кольцо, подняли руки и застыли. Скандинав не видел, но чувствовал, как напряглась и натянулась ткань пространства, каким плотным стал воздух и разряженным – ветер. Неведомая сила наполняла собой весь лес, но там, внизу, на поляне, она, казалось, была плотна, как крутой кисель. Как только эти женщины умудрялись двигаться там! – вот о чем думал Агнар, переползая с ветки на ветку. Прижавшись к дереву, он прикрыл глаза, чувствуя, что ему становится нехорошо. Так бывает, если долго сидеть на солнце, а потом сразу сорваться на бег. Тогда в глазах темнеет, слабость переполняет тело, сознание струится сквозь пальцы, как вода из горсти.
А потом он понял, что это его собственная сила вытекает из него, и виноват в этом танец, обряд совершаемый там, внизу. Он зажмурился и тут вдруг вспомнил, что рассказывала ему бабка, мать отца и дяди, которая присматривала за домом и с удовольствием рассказывала самые разные истории, учила заклинаниям и заговорам. Хотя Агнар отбивался, утверждая, что «бабские чары» ему не нужны, властная женщина настояла на своем и заставила юношу затвердить несколько простеньких наговоров. В том числе и наговор защиты от порчи.
«А ты сейчас можешь вспомнить что-нибудь более полезное? – спросил он сам себя и, мысленно помянув бабушку добрым словом, принялся шептать. – Приди с потаенного острова, неведомая сила, приплыви, будто лосось, прискачи, будто заяц, прилети, будто птица, раскинь надо мной крыла и своей тенью сокрой, чтоб не отыскал меня вражий злой глаз. Пусть его недоброе слово к нему вернется, мечом обернется, кровь выпустит, туманом оплетет, во тьму отвернет…»
Он не вспомнил, как там дальше, но и этого оказалось достаточно. Дурнота отступила, стало легче дышать, и Агнар торопливо заработал ногами, уползая с опасного, как ему казалось, места. Он больше не видел, что происходит внизу, но звуки долетали до него, и отдельные голоса незаметно, но быстро объединились в хор и повели мелодию. Сначала это была одна мелодическая линия, потом две, а потом они размножились так. что и подсчитать с ходу стало невозможно. Викингу случалось слышать всякое пение – и на родине, и в Нейстрии; особенно его трогали за душу песнопения женщин – служительниц Благого Бога, но подобного тому, что он услышал в самом сердце священного леса друидов, ему никогда прежде не доводилось слышать.
Добравшись до ствола дуба, он прижался к нему затылком и, закрыв глаза, замер. Страх, постоянно живущий где-то рядом, – страх за свою жизнь, свободу и теперь вот возникший страх за волю своего сознания, – казалось, должен был подгонять его скорее бежать из этого леса, но в эти мгновения даже он потерял всю свою силу. Дивное пение, облекавшее его в эти минуты, как небо облекает землю, явило ему такое наслаждение, перед которым пустым звуком показались ему наслаждения любви или победы. В звуках этого пения хотелось раствориться без остатка, но в то же время именно сейчас он как никогда отчетливо осознавал силу своей личности.
Именно сейчас ему необычайно хотелось жить.
«Ладно, парень, ползи-ка дальше, пока местные певуны тебя не разглядели, – подумал скандинав. – Отсюда надо выбираться».
Не раз и не два он оказывался в ситуации, когда отыскать способ перебраться с ветки на ветку было сложно. Пару раз ему все-таки приходилось прыгать, и каждый раз, приземлившись на сук, будто птица, он прижимался к дереву и ждал – не обратил ли на себя чье-нибудь внимание этот неосторожный прыжок. А потом уже радовался, что ничем не зацепился за ветки и не рухнул вниз.