Сеятель бурь

Свержин Владимир Игоревич

Дувший с берега ветер заставил мореходов убрать паруса и пробираться на веслах. Любо-дорого было глянуть, как тихо входят в темную, покрытую трехбалльной рябью воду длинные весла и как появляются они вновь, роняя клочья пены без плеска и малейшего звука. Высокий худощавый ага в огромном тюрбане стоял близ фок-мачты, едва ли не у самого бушприта, и шептал нечто, со стороны, должно быть, казавшееся очередной сурой Корана, но до меня сбегающий по холмам к морю бриз все же доносил обрывки его «молитвы»: «…А ветер как гикнет, как мимо просвищет, как двинет барашком под звонкое днище…» Все десять весел фелуки поднимались точно невидимым механизмом, и по бортам суденышка уже виднелись ощетинившиеся пушками бастионы турецкой столицы. «…Так бей же по жилам, кидайся в края, бездомная молодость, ярость моя…»

Дальнейшие строки я уже не слышал. Нервной

утренней птахой серебристо зазвенела боцманская дудка на мрачном утюге линейного корабля «Три святителя», и пушечные порты обращенного к нам борта начали открываться безжалостно-злобными глазами дремлющего чудовища. Залп! Многофунтовые ядра с грохотом и воем рванулись вслед за остроносым суденышком и рухнули впереди него, взметнув к едва светлеющим небесам фонтаны соленых брызг. Второй залп – и вода по левому борту закипела от новых взрывов.

– Быстрее, быстрее греби! – во все горло заорал ага, выхватывая из ножен кривую саблю и взывая к гвардии шайтана с требованием обратить в прах чересчур бдительных гяуров. Надеюсь, ни сам шайтан, ни его подопечные, однако, не слышали цветистой ругани Лиса, хотя бы по той причине, что горбоносый ага, чья переносица в силу жизненных передряг напоминала латинскую букву «S», не был мусульманином.

Нам грех было жаловаться на канониров адмирала Ушакова, скорее уж дивиться их мастерству. Со стороны, вероятно, казалось, что маневрирующая под обстрелом фелука лишь милостью Аллаха Всеблагого уворачивается от прямых попаданий. Жены аги, дотоле составлявшие компанию «мужу» в созерцании утренней бухты, опрометью бросились вниз, чтобы, не дай Бог, не попасть под случайные осколки. Им бы полагалось убегать с визгом и душераздирающими воплями, но какой визг могли издать Денис Давыдов, Роман Багратион и ваш покорный слуга, каким воплем огласить напряженно следящую за исходом «боя» округу?

Но вот критический рубеж был пройден, и тяжелые крепостные орудия босфорских фортов басовито вступились за храбрецов, посмевших нарушить морскую блокаду.

– Фух, кажется, пронесло! – Лис едва удержался, чтобы не осенить себя крестным знамением. – Крошки мои, вылазьте! Злые люди отгребли к шайтанской бабушке, никто вас больше не тронет!

Я с невольной ухмылкой поглядел на возвышенно-нежное лицо самозваного потомка янычар. Впрочем, запорожские корни моего друга позволяли предполагать всякое. Быть может, кто из удачливых предков Лиса прихватил в качестве трофея из заморских краев луноликую Зейнаб, а может, какой осман на долгую память оставил дитя черноокой Оксанке, но из песни слова не выкинешь. Профиль моего друга чертовски напоминал известный портрет Сулеймана Великолепного – поэта, султана и полководца. Хотя кто знает, ведь супругой именно этого султана была землячка моего напарника, знаменитая Роксолана.

Вход в гавань был перекрыт массивными цепями. Мы уже видели, как суетятся на берегу турки, опуская под воду этот своеобразный шлагбаум, как строятся у причальных тумб бдительные левенды [32] , готовые принять неведомых гостей.

– Салям-алейкум, братья мои! – во все свое луженое горло орал Лис, приветствуя собравшихся в гавани. – Да продлит Аллах ваши дни, как бороду возлюбленного султана, благоуханного макового цветка пред очами его, могущественного и необоримого Селима III. – Такую заковыристую галиматью Лис мог нести бесконечным речитативом, нимало не смущаясь ее содержанием. – Да раскинет над вами удача крылья линялого кречета, точно небесная ширь – лазурь благословенного небосклона.

32

Солдаты турецкой морской пехоты.

На непривычную к подобной декламации публику речи Сергея оказывали почти магическое воздействие. Минут через пять непрерывного прослушивания этой стремительной тарабарщины иные начисто переставали осознавать, где они находятся, прочих же мучила занозистая мысль: что, собственно говоря, они здесь делают?

Но вот швартовы накрепко соединили легкое судно с турецким берегом, и осанистый ага, поправив тюрбан, ступил на кинутые с твердой суши дощатые сходни.

– Зульфия, Зухра! Гюльчатай, – этим имечком Лис наградил меня, – не отставай! Аллах не приведи, в воду свалишься! Тут знаешь какие ужасные крокодилы водятся? Как у нас в Ниле, тока в три раза больше. Касым, гляди, чтоб никто не потерялся!

Касым

фон Мюнхгаузен, стараясь двигаться по возможности медленно и плавно, чтобы не тревожить примотанные к телу подушки, молча сложил перед собой руки и послушно склонил голову.

– Так, кажется, все на месте. Жены любимые, слушай сюда! Провожу инструктаж, два раза повторять не буду! Чадры не поднимать, с незнакомцами на улицах не разговаривать. Увижу, не приведи Аллах, кто лодыжку из-под фериджей покажет, или вдруг замечу, шо с какими-то янычарскими мордами заигрываете, – немедленно секир-башка. А ну-ка быстренько все тут же вспомнили мою четвертую жену Фатиму! Она уже допоказывалась! Теперь «фати» отдельно, «ма» отдельно. – Лис для устрашения положил руку на усыпанный драгоценными каменьями эфес персидской сабли. – Чувствую себя почти холостяком. Кстати, надо будет об этом здесь настоятельно подумать. Так, – мой напарник закончил смотр «гарема» и наконец повернулся к встречающим. – Ну-ка, кто старший?

Офицер левендов, молча наблюдавший представшую его взору картину, выступил на два шага вперед:

– Кто вы, почтеннейший?

– Я Ахмад Акбар ибн Батик, сын принцессы Нури, узбаши бастанджи [33] осиянного славой и овеянного неисчислимыми победами Ибрахим-Паши, старшего сына и наследника Мухаммада Али, великого правителя Египта. У меня срочное донесение от моего господина вашему султану. По велению осиянного славой и все такое прочее я должен его доставить своими собственными ногами в его собственные руки.

33

Капитан телохранителей.

Мюлаземи– эввель [34] морского батальона в своем вызывающе красном мундире и белом, хлопающем на ветру плаще смотрел на старшего по званию со смешанным чувством недоумения и восхищения. Чтобы прорваться в осажденную крепость под носом у врага, требовалась недюжинная отвага, а уж тащить с собой гарем мог человек, как выражался сам объект восхищения, абсолютно бескрышный.

– Султан в Диване, он не сможет вас принять.

– В лучших домах Каира и Иерусалима принято говорить «на диване», – не замедлил поправить его дальний потомок Сулеймана Великолепного. – Тогда чего стоим? Где у вас тут дежурный визирь или хотя бы уж какой-никакой трехбунчужный паша? Я не вижу должного уважения! Я посланец великого правителя или так, за рыбой в море вышел? Либо мне тут щас незамедлительно начнут оказывать соответствующие почести, либо я разворачиваюсь и ухожу по морям, по волнам, куда Аллах ишаков не гонял. Но тогда вы не узнаете, шо наши разгромили базилевса Александра и уже идут сюда… я вам об этом ни за что не скажу! Да преклонятся колени у всякого, слышавшего о доблести славнейшего из сыновей, зерцала правоверных Мухаммада Али. Чего ждешь?! – Лис выхватил из-за пазухи скрученный фирман [35] . – Я шо-то не ясно сказал? Султан занят – веди к визирю! А вы, курочки мои, погуляйте часок-другой по городу, прикупите там золотишка, жемчугов, рубинчиков… в общем, шо я вас буду учить! Касым, за подруг моего сердца отвечаешь тем, чего у тебя уже нет.

34

Младший лейтенант.

35

Султанская грамота; здесь: документ.

Саженного роста немой евнух сложил руки на груди и старательно поклонился в пояс не на шутку разошедшемуся повелителю.

– Капитан, — зазвучал в голове спокойный и хладнокровно-собранный голос Лиса, – держись на связи, если шо – я на тебя рассчитываю!

– Да уж можешь не сомневаться, – усмехнулся я, зыркая из-под чадры по сторонам.

Кавалерийская походка с характерным шаркающим по земле шагом – хорошее подспорье, когда пытаешься изобразить закабаленную женщину Востока. Как еще ходить, если не желаешь потерять остроносые туфли без задников и каблука? В сопровождении широкоплечего стража нашей скромности мы двигались гуськом по заполненным народом улицам Константинополя, выискивая ювелирную лавку с дюжиной полумесяцев на вывеске.