Сеятель бурь
Шрифт:
Объемная карта древнего города, предоставленная в мое распоряжение Базой, демонстрировала и наше расположение, и неведомую Пшеничную улицу, и возможные маршруты движения в лабиринте узких кривых улочек и закоулков. Это было неоценимое подспорье для прогулок в огромной столице Османской Порты с застройкой не менее витиеватой, чем строки арабского письма. Однако никакая карта не могла учесть поставленной среди узенького пешеходного русла между двумя высоченными заборами груженой арбы, толпы ямаков [36] , сооружающих баррикаду, а то
36
Солдаты вспомогательных войск.
Нам то и дело приходилось сворачивать, уклоняясь от кратчайшего пути, чтобы затем выискивать нужную дорогу, петляя в грязной паутине бесконечных переулков. Иногда мы останавливались, точно прицениваясь, но, молча оглядев выставленные товары, шли дальше. Неизвестно, снарядили ли местные «органы контрразведки» за нами соглядатаев, но пренебрегать мерами конспирации все же не следовало. Мы плелись по городу, усиленно шаркая ногами и сожалея о том, что среди нас нет хотя бы одной настоящей женщины, чтобы банально попросить воды у бойкого уличного разносчика. Наконец, вдосталь находившись по улицам, мы достигли «явочной квартиры».
Ювелирная лавка с двенадцатью полумесяцами в круглом зеленом щите располагалась в череде десятков подобных торговых заведений, опаляющих непривычные взоры блеском дешевого золота и самоцветных каменьев. Только непосвященный европеец мог счесть константинопольскую ювелирную лавку обычным магазином драгоценностей, каких множество в любой цивилизованной точке земного шара. Местные лавки одновременно с прямым назначением являли собой весьма странную помесь дома свиданий, конторы менялы и курительных комнат, навеки пропахших опиумным духом.
– Чего пожелаете? – засуетился любезный, точно сахарный, хозяин, быстро оценив богатство нарядов посетительниц. – Вино, шербет, халва, кальян?
Торговля драгоценностями в осажденном городе шла не лучшим образом, но все же в лавке Эфраима бен Закрии толклись, кроме нас, еще человека три. Бессловесный Касым фон Мюнхгаузен очень внятно ткнул пальцем в каждого из наличествующих в лавке ротозеев, затем на дверь, после чего столь же вразумительно звякнул в воздухе увесистым кошелем.
– А, понимаю! Да-да! – засуетился сообразительный хозяин. – Извините, уважаемые, если желаете купить что-то – покупайте, а нет – так я сейчас закрываюсь.
Недовольные любители ювелирных изделий, не склонные, впрочем, тратить ни аспера [37] на их приобретение, недовольно бормоча, отправились в другую лавку. Затем дверь, закрывшаяся за спинами ушедших, была заперта на засов. Как бы ни ругались выдворенные посетители, такое поведение ювелира было делом вполне обычным и могло означать лишь одно: высокородные дамы желают потратить сегодня неприлично большую сумму денег на побрякушки и украшения. Мнимый евнух, ни слова не говоря, обошел помещение лавки и, убедившись, что, кроме нас, в ней действительно никого нет, стал у двери на страже.
37
Мелкая
– Господин Умберто Палиоли велел кланяться вам и напомнить о тех дружеских чувствах, которые он к вам питает. – Я отбросил покрывало, дотоле оставлявшее открытыми только глаза.
Любезный торговец, собиравшийся выпалить очередную медово-приторную тираду, замер с открытым ртом, увидев вместо прекрасной черкешенки суровое мужское лицо.
– Пойдемте-ка лучше в курильню, – смиряясь наконец с тем, что я не порождение опиумных паров, выдавил хозяин лавки. – Это вы одна такой? Или же все, на горе вашего мужа?
Из– под ближайшей чадры послышался смех князя Багратиона. Кроме меня, он единственный из присутствующих свободно понимал турецкую речь.
– Значит, таки все, – сокрушенно заключил Эфраим бен Закрия. – Я прошу вас, идемте подальше от окон, мне не нужны лишние неприятности, точно также, как и вам. Итак, господа, – продолжил он, когда мы оказались за плотными занавесями, отделявшими торговую часть заведения от приватных помещений. – Как я понимаю, вас не интересуют серьги и браслеты, и колье вам тоже ни к чему. Чем же я могу быть полезен? Очень хотелось бы верить, что деньгами, – не давая вставить слова, тоскливо вздохнул он. – Потому что ежели нет, то за что такое несчастье на мою седую голову в такой светлый день?
– Вы не спросите, кто мы? – несколько обескураженный приемом поинтересовался я.
– Упаси Бог, зачем мне лишняя головная боль? Вы друзья моего доверителя, этого вполне достаточно, чтобы я решил, будто вы честные люди и не хотите зла старому Эфраиму, у которого в жизни и без того было так мало того, что хотелось бы вспомнить. Скажу только одно: мне отчего-то кажется, что вы больше похожи на тех, кто стоит по ту сторону крепостных стен, чем на тех, кто сидит по эту.
– Верно, господин бен Закрия, – согласился я, усмехаясь экстравагантной манере представителя «Банко ди Ломбарди» изъяснять свои мысли. – Вы правы, мы офицеры союзной армии. Нам очень нужна ваша помощь.
– Давайте попробую угадать! – едва дождавшись завершения моей фразы, с неизъяснимой грустью проговорил ювелир. – Вы бежали из плена и хотите перебраться к своим.
– К своим нам действительно нужно перебраться, – утвердительно кивнул я. – Но чуть попозже.
– Это можно, – обрадованный, должно быть, незначительностью предполагаемого ущерба, затараторил ловкий торговец. – Кому же придет в голову идти среди бела дня? Я поведу вас ночью…
– Речь не об этом! Мы должны освободить из плена нашего товарища.
– Ну да, – безрадостно кивая, вздохнул Эфраим бен Закрия, – как я мог надеяться на лучшее? Вчера по небосклону катилась алая, точно кровь невинно убиенного, луна, а сегодня поутру у самых дверей лавки разлеглась большущая черная собака! Как я мог надеяться? Что я себе думал? Ну, да что говорить, господин Палиоли столько сделал для меня, что я много ему обязан. Будь по-вашему, назовите имя того несчастного, которому надо помочь, и мы вместе подумаем, что можно сделать.
– Генерал от артиллерии граф Наполеон Бонапартий, – отчеканил я.