Сеятель снов
Шрифт:
Как-то раз Джереми совсем ненадолго остался наедине с очередным приятелем свой матери, тот был изрядно пьян и попытался начать с ним дружеский разговор. Он полагал, что говорит с наивным пацаном. Будь рядом Джейн, она предотвратила бы неприятный инцидент, но, к несчастью, Джейн рядом не было.
Джереми всегда забавляло, когда взрослые начинали с ним сюсюкаться, как с маленьким ребёнком, и он подыгрывал им весьма правдоподобно, но в тот вечер он был не настроен кому-либо подыгрывать. Изобразив дружелюбную улыбку, он сказал лишь, что, если «сэр» не уберётся из этого дома раз и навсегда, он превратит его жизнь в сущий кошмар. В доказательство своих слов Джереми начал плакать на глазах у опешившего мужчины, и выглядело это настолько искренним и настоящим, что незадачливый любовник Дианы Пэриш поспешил убраться из дома, больно ударившись коленом о журнальный столик. Через несколько недель молодой человек пришёл снова, на этот раз трезвый и уверенный в своём превосходстве. Джереми вопросительно взглянул на него через плечо - он сидел в гостиной и без особого интереса смотрел «Логово Дьявола» 1963 года. Мужчина пригрозил ему пальцем и посоветовал идти в
Назойливый шёпот зазвучал со всех сторон и одновременно в голове гостя. Хвататься за голову и закрывать ладонями уши было совершенно бесполезно, он уже падал куда-то, нёсся с огромной скоростью, вниз, вниз, к ядру Земли, вниз, к самому дьяволу. Когда-то давно лет в тринадцать Майкл Калхоун впервые покурил марихуану, выпив перед этим три пинты крепкого пива и тогда он ощутил нечто похожее. Повалившись на спину, он смотрел в чёрное небо и нёсся куда-то с невероятной скоростью, не в состоянии остановиться. Всё вокруг кружилось, тело вибрировало, а кожа на лице словно обмазана эвкалиптом.
Шёпот прекратился. И падать стало совсем не страшно, даже приятно. Чертовски весело, можно сказать.
«Поднажми, Майки! Выдави из этой крошки все 170, давай Майки! Яхууууу!» – Слова его старого друга, почти уже позабытые слова. Они любили машины, быстрые и мощные. И на этих машинах они силились когда-то обогнать время, обхитрить его и навсегда остаться молодыми. Давным-давно они думали, что никогда не умрут и можно мчаться на машине по ровной трассе с огромной скоростью, потому что они молоды и неуязвимы для всех столкновений и крушений. Как же давно это было. «Давай, поднажми, Майки! Давай, давай, давай!»
Падение прекратилось, но выброс адреналина и эйфория были настолько сильны, что Майкл Калхоун всё ещё чувствовал, как громко и часто колотится его сердце, как и в тот раз, когда он впервые обкурился травой. Следующее, что он помнил – как оказался не в доме Пэришей, а в просторной светлой комнате с белоснежными гардинами на окнах. В глаза бросилась огромных размеров кровать, на ней могли бы с удобством расположиться человек пять. Полупрозрачная вуаль на окнах плавно отступала в сторону, освобождая путь ласковому бризу и запаху моря, который распространялся по комнате невидимым облаком и приятно щекотал ноздри. Майклу нравилось находиться в этой светлой комнате и вдыхать ароматы своего детства. Он вырос на побережье, и всё его отрочество прошло рядом с бурным солёным морем. Но здесь пахло не только морем, комната была переполнена самыми разнообразными запахами его детства и юности. Это были полузабытые, даже полумифические ароматы, они будоражили, вызывали восторг, опьяняли. Здесь пахло всеми утраченными и позабытыми детскими артефактами. Пахло его пыльным чемоданом с комиксами. Под увесистой стопкой древних помятых комиксов когда-то лежали журналы интересного содержания, надёжно спрятанные от родительских глаз. Эти журналы тоже пахли, не так как комиксы, по-особенному. Это был терпкий запах тайны, сладковатый мускусный запах незрелой прыщавой похоти с лёгкой примесью кисловатого запаха стыда. Он жадно вдыхал ароматы лимонада и миндального печенья, гренок с клубничным джемом, древних толстых энциклопедий его деда, дряхлого размалёванного шариковой ручкой письменного стола, за которым он делал уроки, жёлтых и красных листьев, налипших на подошву его любимых кроссовок.
Когда-то давно вблизи моря он играл с друзьями, расставлял сети для медуз, ловил крабов. Рядом с морем он бродил в одиночестве, радовался или грустил, рядом с морем он первый раз занимался сексом с рыжей девчонкой по имени Флоренс. Флоренс разрешала ему всё, ведь для неё это был не первый, не второй и не третий опыт. Она была открыта и дружелюбна со всеми мальчиками, которые покупали ей милые безделушки или могли раздобыть её любимый сливочный ликер. Угловатая пятнадцатилетняя шлюшка Флоренс с озорной улыбкой и неизменными синяками на веснушчатом лице. Говорили, что она жила в бедном квартале в обшарпанной квартире с отцом, который беспробудно пил, и каждый день отвешивал ей оплеухи. Ничего серьёзного, но иногда она пропадала на несколько недель, и все понимали, что Флоренс на этот раз сильно досталось. Майклу было всё равно, он забросал её самыми разнообразными безделушками и напоил самым вкусным сливочным ликёром, достать который оказалось очень непросто, но он достал. С одержимостью исследователя он вдыхал запах её рыжих волос, наслаждался видом её стройного ещё не до конца оформившегося тела, целовал её маленькие груди, нетерпеливо раздвигал её длинные ноги. В четырнадцать лет Майкл Калхоун познал крайнюю степень открытости и дружелюбия Флоренс. И по прошествии стольких лет, прямо сейчас в этой светлой комнате он снова чувствовал её запах. Запах Флоренс был везде: в воздухе, в его одежде, на его коже, повсюду. Воспоминания о Флоренс накрыли его мощной волной. Он хотел её, возможно, он даже любил её, в четырнадцать лет сложно прочувствовать разницу между любовью и похотью. И сейчас ноздри, казалось, полностью заполнились запахом её тела, волос, её дешёвых духов и даже запахом её трусиков, которые он сдёргивал с неё когда-то нетерпеливыми непослушными пальцами, на заднем сидении отцовского форда. Вожделение нарастало с каждым вдохом и выдохом. Её гибкое тело, её нежная кожа, веснушки на щеках, синяки и ссадины, её огромные зелёные глаза и её стоны… Сильное возбуждение, жар и томление стали почти осязаемы. Он закрыл глаза и почувствовал на себе две пары тоненьких женских ручек. Он знал, что это не руки Флоренс, потому что Флоренс уже нет в живых, её отец позаботился об этом, а вскоре и сам сгнил в тюрьме. Но это и к лучшему. Флоренс – это прошлое. А эти нежные ручки на его теле явились из мира его желаний и грёз, и ласкали его так, как не ласкала ни одна женщина. Почти одуревший от похоти, он открыл глаза и увидел их. Дыхание сделалось тяжелым и неровным, потому что он смотрел на самых прекрасных женщин на свете. Это были не дешёвые крашеные блондинки с перекаченными сиськами из его подростковых туалетных грёз. Это были падшие ангелы и, глядя в их сияющие порочные глаза, ему была ясна причина их грехопадения. Их было две, одна прелестнее другой. Та, что ласкала его слева, обладала нежной кожей, похожей на домашние сливки, волосами цвета горчицы и телом, от которого невозможно отвести взгляд, настолько идеальны были его линии и изгибы. Её лицо свелось юностью, а зелёные глаза были так похожи на глаза Флоренс, может, это и были глаза Флоренс. Та, что ласкала его справа, была смуглой, ласки её были жестче и настойчивее, так ласкала его когда-то Флоренс – грубовато, дерзко и по-детски настойчиво. Майкл Калхоун расстегнул рубашку, снял джинсы. Женщины стояли перед ним, обнажённые и прекрасные. Они ласкали его и друг друга, их совершенные тела соприкасались и создавали затейливые геометрические фигуры, их кожа – светлая и смуглая словно светилась в лучах заходящего солнца. Где-то вдалеке он слышал шум волн и крик чаек.
Несостоявшийся любовник Дианы Пэриш так и не смог объяснить почему, когда Диана и Джейн вошли в гостиную, он стоял посреди неё с расстёгнутой рубашкой и спущенными штанами. Джейн уронила поднос с чаем, Диана в свойственной ей манере закатила скандал. Джейн быстро увела Джереми в его комнату, а Майкл Калхоун больше никогда не появлялся в доме Пэришей. Вряд ли он вообще появлялся где-либо в Лондоне после этого. Диана тот случай замяла.
О дальнейшей судьбе незадачливого гостя ничего не известно. Пройдёт немало времени, прежде чем Джереми расскажет о том, что же на самом деле случилось с Майклом Калхоуном.
Джейн догадывалась, что Джереми каким-то образом причастен к этому случаю, и не так уж всё ясно и очевидно в этом происшествии. Она слышала крики Дианы в гостиной, слышала, как оправдывался Майкл Калхоун, кричал, что всё дело в мальчишке, но как-то путанно и неуверенно, и Джейн понимала, что именно он пытался объяснить Диане. «Я не понимал, что делаю. Я словно провалился куда-то. Всё это произошло не по моей воле. Я вообще был не здесь!». Джейн почему-то поверила Калхоуну. Ей было немного знакомо это ощущение. Но лишь немного. Потому что Джейн не видела снов.
После инцидента со спущенными штанами Диана пригласила дорогого и модного детского психолога. Уолден ничего об этом не знал. Его практически не бывало дома, зато в доме бывали его деньги, которыми Диана распоряжалась, как считала нужным. Уолден успешно откупался от обязанностей мужа и отца, и Диану это вполне устраивало. Джереми же был в полнейшем восторге, когда ему сообщили, что он будет беседовать с детским психологом. Джейн знала, что это плохая идея. Она намекнула об этом Диане, но та не сочла нужным прислушиваться к какой-то няньке. Все попытки Джейн обратить внимание Дианы на поведение Джереми оставались неуслышанными или отвергнутыми. С посторонними Джереми вёл себя как обычный ребёнок. И только с Джейн он позволял себе быть настоящим. Ей это совершенно не льстило, иной раз она думала, что повредилась рассудком или заработала себе пресловутый старческий маразм. Рассудок слабее сердца, поэтому сердцем она всё же понимала, что дело не в ней, а в нём. Попытки Джейн отговорить Диану от идиотской затеи с психологом не увенчались успехом. Иногда Джейн думала, что понимает, для чего и зачем Диана делает то, что делает. Порой ей казалось, что Диана прекрасно знает, что представляет из себя её сын. Ей казалось, что Диана отвлекала Джереми, находила ему человеческие игрушки, уводила его внимание от себя и своих любовников, а временами Джейн думала, что она тоже всего лишь одна из таких игрушек для мальчика, которого просто нужно отвлечь.
После первого сеанса нарочито дружелюбный психоаналитик заявил, что у ребёнка есть проблемы с общением и социализацией. Джейн было смешно. Мысленно она уже жалела этого розовощекого пухляка с благодушной улыбкой баптистского священника. Но этот пухляк был весьма востребован у респектабельных мамаш с толстыми кошельками, а Диана была как раз одной из таких мамаш.
После второго сеанса он выглядел смущённым и слегка взъерошенным. Щёки его, и без того розовевшие сытостью и благополучием, приобрели пунцовый оттенок. Несмотря на настойчивые приглашения Дианы, на обед он не остался и поспешил покинуть дом, ссылаясь на чрезмерную занятость. На этот раз психолог не проронил ни слова об эмоциональном состоянии Джереми.
Третий сеанс психоанализа стал последним. Джейн знала, захоти, он мог бы ещё долго вытряхивать деньги из Дианы, но он не захотел.
Спустя некоторое время Джейн узнала, что лондонский гуру детского психоанализа – мистер Джейкоб Эйбрамсон - внезапно прекратил свою практику. Он также сорвал все возможные сроки издания своей очередной книги с претенциозным названием: «Дети – будущее наших надежд, или отражение наших разочарований?», после чего известное издательство расторгло с ним контракт. Эйбрамсон больше не принимал пациентов и не выезжал к ним на дом. Ещё через некоторое время Джейн узнала, что Эйбрамсон уже пару недель находится в платной психиатрической лечебнице имени Карла Теодора Ясперса. Врачи клиники не имели права разглашать журналистам причину болезненного состояния мистера Эйбрамсона, но, разумеется, информация чудесным образом просочилась в местные СМИ. Несколько раз Эйбрамсон пытался наложить на себя руки, вел себя буйно и постоянно твердил, будто ему нельзя засыпать. Помимо симптомов шизофрении и острой паранойи врачи обнаружили у мистера Эйбрамсона нарколепсию3. О больном психоаналитике вышла небольшая статья в «The Independent» с короткой заметкой о его супруге. Миссис Эйбрамсон утверждала, что у её мужа никогда не было никакой нарколепсии. Позже в «The Sunday Times» вышла довольно большая статья, затрагивающая имя Джейкоба Эйбрамсона под названием: «Зачем нашим детям мозгоправы?»