Сейчас и больше никогда
Шрифт:
Дмитрий глядел на Сашу – сейчас она казалась ему совсем новой, невиданно трогательной. Ее раскрасневшееся морозное лицо, улыбка на побелевших губах и потемневшие глаза – все это удивительно шло ей и умиляло Дмитрия. Саша казалась сейчас особенно своей, родной ему.
– Я забронировал для нас гостиницу. Недалеко, в центре. – Дмитрий взял ее замерзшие руки, бережно поднес ко рту и подул горячим дыханием, пытаясь отогреть.
Саша глядела на него, молча улыбаясь.
– Сейчас вещи забросим, – Дмитрий дышал на ее холодные
Наконец дверь закрылась, и автобус тронулся. Стало теплее. Ветер за окнами как будто успокоился, и повалил густой мелкий снег.
Вокзал располагался в самом центре города, всего лишь в полукилометре от аэропорта. Так и не согревшись, Дмитрий с Сашей вылезли под быстро летящий снег и пешком двинулись на поиски храма Вестеркерк – именно напротив него находился четырехэтажный старинный дом, в котором Дмитрий забронировал номер.
Они миновали два замерзших канала. Шпиль искомой кирки уже маячил впереди над красными черепичными крышами домов.
– Сегодня по делам не пойду, – стучал зубами Дмитрий. – Проведем весь день вместе. Вначале утеплимся, потом – посмотрим город и посидим где-нибудь. Отметим наше прибытие на гостеприимную голландскую землю…
Саша вдруг остановилась на мосту через узенький уютный канал, на льду которого резвилась детвора на коньках. Среди них кружили родители в больших смешных тулупах.
Дмитрий окостеневшей неверной рукой вытащил план Амстердама.
– Это Кайзерграхт – Императорский канал. Грахт – значит канал. Красиво звучит. Правда, Сань?
– Дим! – Сашины глаза азартно и весело горели. – А ты умеешь кататься на коньках?!
– В детстве умел. – Дмитрий ежился на ветру. – Катались, помню.
Несло колким снегом вдоль канала, и дуло как в трубе.
– Где катались? – Саша ухватилась за перила моста и заглянула ему в глаза.
– На Чистых прудах. – Дмитрий неожиданно улыбнулся. – А ты, Сань, умеешь?
– И тоже на Чистых прудах!
Дмитрий засмеялся, подхватил Сашу под руку, и они побежали к совсем уже близкому шпилю колокольни Вестеркерк.
– Помнишь, Сань, как на катке играла музыка?..
– …И как празднично горели гирлянды разноцветных лампочек через весь каток!..
– …от их света лед казался тоже разноцветным, нарядным! – Дмитрий уже не чувствовал холода. – А через трамвайные пути стоял желтенький домишко. В нем была раздевалка и буфет…
– …в котором всегда продавали такие вкусные ром-бабы!..
– Они похожи на современные кексы, – кивнул Дмитрий. – И тоже с изюмом…
– Совсем не похожи!
– Те были намного вкуснее. – Он радостно поправился. – Сань, у тебя какие коньки были? Фигурные, с белыми ботинками?
– Конечно!
– Значит, я тебя видел!
– А у тебя были канадские.
Забросив вещи в номер, Дмитрий умчал вниз, узнавать у портье, где находятся ближайшие магазины.
Саша оглядела номер, оформленный в теплых, золотисто-коричневых тонах. Он состоял из двух небольших комнат, обе выходили широкими окнами сразу на две противоположные стороны – на грахт и тесный, поросший высокими деревьями дворик. Обстановка комнат была старинной, с рундуками, печами, большой, в полстены, жаровней, плетенной из ротанга колониальной мебелью, бамбуковыми этажерками – голландцы владели колониями в Суринаме и Индонезии, – черной кованой люстрой и ванной с современной итальянской сантехникой.
На стенах висели масляные натюрморты: яркие цветочные бутоны в стеклянных вазах на черном фоне. А подоконники были сплошь заставлены живыми цветами и растениями в разнообразных глиняных горшочках.
Саша переоделась в толстый, грубой деревенской вязки, свитер из некрашеной козьей шерсти – подарок свекрови в первый Сашин приезд в Губернский Город. Тогда стояла холодная зима.
Саша редко надевала его. В нем было неудобно, шерсть кололась, однако Саша всегда таскала его с собой по зимним командировкам, на всякий случай. И вот сейчас тот случай настал.
Саша ходила, рассматривала номер. Раскрыла и тут же закрыла скрипучую дверцу пустого платяного шкафа. На нее пахнуло старым деревом. Так должно пахнуть, решила она, на старых парусных судах. Вообще, в номере все неуловимо дышало морем, дальними странствиями.
На шкафу громоздился плетеный сундук. Тоже, наверное, морской.
Саша, пока ее никто не видит, приставила к шкафу стул, влезла на него и дотянулась до крышки сундука. Затем осторожно приподняла крышку, просунула под нее руку… Пальцы коснулись книжных переплетов.
– Санек! – вернулся Дмитрий взбудораженный. – Идем! Я все узнал!
Саша не успела опомниться, как Дмитрий мгновенно подскочил к ней, крепко обхватил ее талию. Сашу сорвало со стула и закружило по комнате. Перед ее глазами замелькали окна на грахт, двор, грахт, проносились картины, цветы, тяжелой грудой пролетел шкаф с сундуком…
– Дима!..
Саша мягко приземлилась в кресло.
– Представляешь?! – Дмитрий стоял перед ней на одном колене. – Представляешь, Сань, как нам повезло?!
– Представляю. – Она нежно запустила пальцы в его черные густые волосы. – Даже очень представляю.
– Нам повезло еще и в том… – Дмитрий вдруг оборвал смех, – старик Альберт замерз.
– И поэтому-то нам повезло? – обескураженно переспросила Саша. – Сейчас немудрено замерзнуть. А кто он был такой, этот Альберт?
– Кто он такой? – Дмитрий пристально посмотрел на Сашу. – Канал! Голландцы даже не помнят, когда он в последний раз замерзал! О том, что он вообще может замерзнуть, они лишь судят по картине Брейгеля «Игры детей»…