Сезон дождей и розовая ванна

Мацумото Сэйте

Что касается случая с "Сикисима силикатами", тут Гэнзо Дои не мог поживиться. Тогда он только начал работать в газете и плохо разбирался, что к чему. Кроме того, доход от "тормозов" целиком попал в карман Гисукэ. Но теперь-то Гэнзо прекрасно знает, с какого конца подобраться к сладкому куску, и положение в газете у него другое.

Гисукэ с некоторых пор стал уделять газете меньше внимания: по уши влюблённый, он при каждом удобном случае мчался в Намицу; кроме того, он теперь полностью полагался на Дои. Тот отлично справлялся с работой и стал настоящим главным редактором. Время, когда Гисукэ водил его за ручку, не прошло для него даром. А главное — у него было чувство ответственности.

Однако,

освоив газетное дело, Гэнзо Дои узнал и его изнанку. Это касалось неких особенностей "Минчи", скрытых от непосвящённых. Газета, критикуя политику и разоблачая махинации "отцов города", постоянно снимала пенки с этих махинаций. Ни политики, ни владельцы фирм, естественно, не были заинтересованы в дурной славе. Но за молчание надо платить, — и они платили. А обставлялось это следующим образом. Очередной жертве предлагали поместить в "Минчи" рекламу, ведь всегда найдётся что рекламировать. Публикация стоила недорого, но молчание — значительно дороже. Таким образом стоимость короткого объявления возрастала в сто, а то и в тысячу раз — в зависимости от остроты ситуации. Газета не церемонилась, зная своё влияние на общественное мнение. По сути дела, это был скрытый шантаж. Надо сказать, что "Минчи" отнюдь не являлась исключением, следуя примеру многих газет и журналов. В мире прессы старались избегать слова "шантаж", выражение "снимать пенки" звучало куда приличнее. Возможно, другие периодические издания действовали более грубо, чем "Минчи", и пенки получали более жирные, но суть от этого не менялась. Нельзя сказать, что Гисукэ основал газету именно с этой целью, но, так или иначе, в конце концов примкнул к славной когорте "пенкоснимателей".

И вот теперь, глядя на элегантный костюм и новенькие ботинки Гэнзо Дои, он думал, что значительная часть поступающих от рекламы денег прилипает к его рукам. Очень может быть, что даже в тех случаях, когда клиент действительно хотел поместить в газете рекламу, Дои под тем или иным предлогом выторговывал надбавку к тарифу. Вот и побочный доход. Притом немалый.

Гисукэ решил поговорить с Дои, а если не поможет — уволить. Но сделать это сразу не мог. В прежние времена он не испытывал бы никаких колебаний, а сейчас заколебался.

На то были свои причины. Если Гэнзо Дои уйдёт из газеты, вся работа вновь ляжет на плечи Гисукэ. Пусть "Минчи" выходит раз в неделю, всё равно дел уйма: сбор материала, редактирование, подготовка статей. Справиться одному очень трудно, на остальных служащих редакции положиться нельзя: они годятся только для мелких поручений.

А за широкой спиной Гэнзо Гисукэ чувствовал себя как за каменной стеной. Потому-то он и мог так часто ездить в "командировки". Уйди Гэнзо, и встречи с Кацуко станут редкими эпизодами, а то и совсем прекратятся. Для Гисукэ это было бы настоящей трагедией.

Кроме того, имея свой навар, Гэнзо, конечно, не все деньги присваивает. В противном случае это сразу бросилось бы в глаза, а Гэнзо не дурак, чтобы рубить сук, на котором сидит. Скорее всего, не так уж много ему перепадает. Можно дать ему потачку — до определённых пределов, разумеется. Жалованье-то у него ведь маленькое. Жить трудно: жена, дети… Пусть пока что берёт понемногу, но уж если зарвётся, тогда другое дело. Вылетит на улицу в два счёта. А сейчас в общем-то положение нормальное: деляги и махинаторы трепещут не перед главным редактором, а перед его хозяином, так пусть Гэнзо Дои поработает на хозяина…

Гисукэ Канэзаки умел приспосабливаться.

Кончился февраль, начался март. "Командировки" Гисукэ продолжались. Конечно, без конца ездить в Кумотори по партийным делам нельзя, и Гисукэ придумал поездки в Токио или Осаку — для глубокого изучения газетно-журнального

дела. Это оказалось очень удобно. Он мог надолго задерживаться у Кацуко или уезжать куда-нибудь вместе с ней.

Кроме того, Гисукэ иногда действительно приходилось ездить в служебные командировки, ведь он входил в один из комитетов городского собрания — в комитет по водоснабжению. Вместе с другими комитетчиками он отправлялся в Токио или на остров Хоккайдо для изучения водоснабжения мегаполисов. Как только становилось известно, что в маршрут такой командировки входят горячие источники или другие курорты, в Мизуо сразу начинали поговаривать, что, мол, водоснабженцы под предлогом командировки устраивают себе туристическую поездку за счёт налогоплательщиков. В былые времена Гисукэ незамедлительно выступал в городском собрании с разгромной речью, и вслед за этим "Минчи" включалась в кампанию протеста. Сам он участия в поездках не принимал, и граждане ему аплодировали.

Теперь Гисукэ стал значительно терпимее, "Минчи" тоже помалкивала. Среди депутатов городского собрания популярность бывшего бунтаря возросла: считали, что его взгляды приобрели широту. Никто не знал подоплёки этой метаморфозы. Принимая участие в такой командировке, Гисукэ получал лишнюю возможность повидаться с Кацуко. Если планировалась десятидневная командировка, он управлялся за семь дней, если двухнедельная — выгадывал для себя дней пять. Конечно, это было манкирование служебными обязанностями, но, поскольку и другие члены комитета соблюдали свой интерес, никто не возражал. Гисукэ исчезал не просто так, а под благовидным предлогом, и остальные даже радовались, что этот ворчун и придира оставит их в покое.

К этому времени Гисукэ стал настоящим рабом собственной страсти. Кацуко владела всеми его помыслами. Каждый раз, когда ему доводилось ласкать её упругое атласно-гладкое тело, он целиком растворялся в наслаждении, забывая, что в мире есть что-то ещё, кроме этой женщины. В короткие периоды разлуки он тосковал по ней и по ни с чем не сравнимому блаженству, которое она ему давала. Гисукэ вдруг начинало казаться, что сейчас Кацуко лежит в объятиях какого-нибудь молодого мужчины. Он представлял их сплетённые тела, и его охватывала такая нестерпимая ревность, что он буквально не мог усидеть на месте.

В таком состоянии просто невозможно было работать над газетой. Впрочем, он утратил интерес не только к газете. Действия сторонников Мияямы уже не волновали его так, как раньше, его политическое чутьё притупилось.

И чем глубже увязал Гисукэ в своём романе, тем нужнее становился для него Гэнзо Дои. Газета продолжала выходить, и это целиком была заслуга Дои. Конечно, Гисукэ — хотелось ему того или не хотелось — просматривал номера и нередко оставался недовольным. У него были претензии к редактору, но он их не высказывал. Ему было совестно: Гэнзо трудится в поте лица, а он бездельничает из-за женщины. В конце концов, у Гэнзо есть свои вершины, подняться выше которых он не может, и если газета выглядит относительно прилично, надо терпеть.

Гисукэ забеспокоился, не теряет ли он общий контроль над газетой, но, поразмыслив, решил, что всё идёт нормально. Ведь в обязанности директора не входят сбор материалов, редактирование и прочее. Это работа сотрудников редакции. Конечно, раньше Гисукэ всё приходилось делать самому, но, как говорится, не от хорошей жизни. Теперь повседневные тяготы легли на плечи Дои, а он, Гисукэ, осуществлял общее руководство — как и положено главе издательства.

Что касается городской политики, Гэнзо в буквальном смысле был ушами своего босса. Медлительный, неторопливый в движениях, он успевал обойти все закоулки и собрать всю возможную информацию. Полученные им сведения целиком поступали в распоряжение Гисукэ.