Сезон Маршей
Шрифт:
— У вас есть на примете достойная кандидатура, мистер президент?
— Думаю, Тони, у меня есть как раз такой, кто вам нужен.
Глава пятая
Шелтер-Айленд, Нью-Йорк
На протяжении многих лет почти ничего не указывало на то, что внушительный белый особняк с видом на бухту Деринг и пролив Шелтер-Айленд принадлежит сенатору Дугласу Кэннону. Иногда здесь появлялись гости, чью охрану обеспечивали секретные службы, время от времени, когда Дуглас добивался переизбрания и нуждался в деньгах, здесь устраивались приемы и вечеринки. Но в целом дом походил на другие растянувшиеся вдоль Шор-роуд дома, разве что был чуть побольше и выглядел чуть поухоженнее. После отставки и смерти жены сенатор куда больше времени проводил в Кэннон-Пойнт, чем в своих просторных апартаментах на Пятой авеню в Манхеттене. От своих соседей он требовал, чтобы они называли его Дугласом, и те, преодолевая некоторую робость, в конце концов уступили. Кэннон-Пойнт стал более открытым, чем прежде. Иногда, когда забредшие сюда туристы останавливались, чтобы поглазеть на особняк и сделать пару снимков, на идеально подстриженной лужайке появлялся в сопровождении охотничьих собак и сам сенатор. Случалось, он даже вступал с ними в разговор.
Потом сюда пришли чужие, и все изменилось.
Недели через две после инцидента полиция разрешила сенатору заняться ремонтом и таким образом уничтожить последние физические свидетельства произошедшего. За работу взялся посторонний подрядчик, о котором никто не слышал и название фирмы которого не присутствовало в телефонном справочнике.
По острову поползли слухи о немалом ущербе, причиненном дому неизвестными. Гарри Харп, краснощекий владелец скобяного магазина, слышал о дюжине пулевых отверстий в стенах гостиной и кухни. Пэтти Маклин, кассирша в магазине «Мидайленд Маркет», прознала о пятнах крови в коттедже для гостей; пятнах столь больших, что ремонтникам пришлось заменить весь пол и перекрасить стены. Марта Крейтон, крупнейший на острове агент по недвижимости, высказала осторожное мнение, что не пройдет и полгода, как Кэннон-Пойнт будет выставлен на продажу. В узком дружеском кругу, за чашечкой капуччино в местном кафетерии Марта предположила, что сенатор и его семья несомненно пожелают перебраться в более безопасное место, чтобы начать жизнь с чистого листа.
Но сенатор, а также его дочь, Элизабет, и зять, Майкл, решили остаться. Некогда открытый и доступный, Кэннон-Пойнт преобразился, сделавшись похожим на поселение на оккупированной территории. В поместье появился еще один никому не известный контрактор, на этот раз, чтобы возвести десятифутовую кирпичную стену и небольшую будку для круглосуточно дежурящей охраны. По завершении работ, команда специалистов нашпиговала поместье камерами наблюдения и детекторами движения. Соседи жаловались, что принятые сенатором меры безопасности портят вид с бухты Деринг и пролива. Поговаривали о петиции, некоторые вполголоса требовали созыва городского совета, а «Шелтер-Айленд рипортер» даже опубликовал парочку гневных писем. Но со временем к новому забору все привыкли, и вскоре никто уже не помнил, кто и чем был вообще недоволен.
— Их вряд ли стоит винить, — сказала Марта Крейтон. — Раз ему нужен этот хренов забор, пусть так и будет. Понадобится ров — черт с ним, пусть роет ров.
О Майкле Осборне на острове знали мало. По общему мнению, он занимался каким-то бизнесом, то ли в сфере международной торговли, то ли в мутном мире консалтинговых услуг. Приезжая с женой на выходные, Майкл обычно держался обособленно. Завтракая в аптеке «Хайтс» или заходя выпить пива в «Дори», он всегда приносил с собой пару газет, отгораживаясь ими от остального мира. Попытки завязать вежливый разговор встречали мягкий отпор; казалось, что-то невероятно важное притягивает его взгляд к газетной странице. Женская половина острова находила его «красавчиком» и прощала холодность как проявление некоей глубинной застенчивости. Гарри Харп, славившийся талантом облекать простые мысли в простые выражения, обычно отзывался об Осборне так: «этот хренов сукин сын из города».
После нападения на Кэннон-Пойнт отношение к Майклу смягчилось. Подобрел даже Гарри Харп. По слухам, в ту ночь он лишь чудом избежал смерти после огнестрельного ранения — сначала на причале, потом в вертолете и наконец на операционном столе в госпитале Стоуни Брук. После выписки Майкл некоторое время оставался в доме, но потом начал выходить — его видели медленно, осторожно бродящим по усадьбе, со спрятанной под поношенную кожаную куртку-бомбер загипсованной правой рукой. Иногда он стоял на причале, глядя вдаль, через пролив. Порой, особенно вечерами, Майкл Осборн, словно забыв обо всем на свете, оставался там до самых сумерек — неподвижный, одинокий, как Гэтсби, любила говаривать Марта Крейтон.
— Просто не понимаю, почему в середине января на дорогах так много машин, — сказала Элизабет Осборн, постукивая пальцем по обтянутому кожей подлокотнику кресла. Они медленно двигались на восток по скоростному шоссе Лонг-Айленда через городок Ислип со скоростью тридцать миль в час.
Год назад Майкл, служивший в Центральном Разведывательном Управлении, вышел в отставку, так что время значило для него мало — даже время, потраченное на томительное ожидание в пробке.
— Сегодня же пятница, — заметил он, — а по пятницам здесь всегда так.
Машин стало поменьше, когда они вырвались из пригорода. Вечер выдался ясный, с сильным, пронизывающим ветром. Над восточным горизонтом висела белая как кость луна. Дорога расчистилась, и Майкл добавил газу. Мотор моментально взревел, и через несколько секунд стрелка спидометра неохотно качнулась к семидесяти. Став отцом, он в силу необходимости сменил проворный серебристый «ягуар» на более практичный автомобиль.
Близнецы, закутанные в розовое и голубое одеяльца, мирно дремали сзади. Сидевшая рядом с ними няня-англичанка тоже посапывала. Скрытая темнотой, Элизабет взяла мужа за руку. Она лишь на этой неделе вернулась на работу после трехмесячного декретного отпуска. Дома Элизабет носила исключительно фланелевые рубашки и мешковатые тренировочные брюки — сейчас же на ней была стандартная униформа высокооплачиваемого нью-йоркского адвоката: темно-серый костюм, модные золотые часы, сережки с жемчугом. С набранным за время беременности лишним весом она боролась, предпринимая часовые прогулки на велотренажере в их апартаментах на Пятой авеню. Теперь под четкими линиями костюма от Кальвина Кляйна скрывалось стройное тело модели. И все же напряжение и усталость, вызванные резким переходом к статусу работающей матери, давали о себе знать: пепельные волосы слегка растрепались, а глаза покраснели так, что ей пришлось отказаться от контактных линз в пользу очков в черепаховой оправе. Майклу она напоминала готовящуюся к экзамену студентку.
— И как оно, вернуться? — спросил он.
— Что-то совершенно новое. Прижмись к обочине, я хочу покурить. В машине дети…
— Мне бы не хотелось останавливаться без необходимости.
— Перестань, Майкл!
— Нам еще придется остановиться на заправочной в Риверхеде. Тогда и покуришь. Эта штука съедает галлон за пять миль. Боюсь, до острова на одном баке не дотянем.
— О, Господи, тебе так жалко свой «ягуар»?
— Просто не понимаю, почему тебе можно было оставить «мерседес», а меня вынудили пересесть на это чудовище. Я чувствую себя бабушкой.
— Нам была нужна вместительная машина, и к тому же с твоим «ягуаром» все время возился механик.
— И все равно мне без него плохо.
— Переживешь, дорогой.
— Будешь так со мной разговаривать, в постель не заманишь.
— Пустые угрозы.
Скоростное шоссе закончилось в городке Риверхед. Майкл остановился у работающей круглосуточно заправочной и залил целый бак. Элизабет, отойдя в сторонку, закурила. Было холодно, и она пританцовывала, чтобы согреться. От сигарет она отказалась, узнав о беременности, но через две недели после рождения близнецов вернулись кошмары, и рука сама потянулась к пачке.