Сезон Маршей
Шрифт:
— Жила.
— А ты? Ты жил с ней?
— Недолго.
— И вы занимались любовью на кровати под люком?
— Послушай, давай не…
— Все в порядке, — быстро перебила его Ребекка. — Меня это не задевает.
— Да.
— И что с ней случилось?
— Ее убили.
— Когда?
— В прошлом году.
Ребекка убрала его руку, села и посмотрела на него.
— Как это произошло?
— Мы работали вместе. Здесь, в Америке. В общем, все закончилось плохо.
— Кто ее убил?
Делярош ответил не сразу — разговор зашел слишком далеко. Он знал, что должен остановиться, но что-то толкало его дальше. По какой-то неясной причине ему хотелось открыться ей, рассказать больше, чем следовало. Наверно Владимир был прав. Тот, кому являются призраки, уже не может вести себя профессионально.
— Майкл Осборн. Точнее, его жена, Элизабет.
— Почему?
— Нас послали сюда с заданием ликвидировать Майкла Осборна. — Он немного помолчал и продолжил, уже глядя Ребекке в глаза. — В этом бизнесе не всегда все идет по плану.
— Почему тебе поручили убить Майкла Осборна? Кто?
— Он слишком близко подобрался к Обществу. Узнал кое-что такое, что ему знать не полагалось. Об одной операции.
— Какой операции?
— Может быть, ты помнишь, в прошлом году был сбит пассажирский самолет компании «Трансатлантик». Рейс 002.
— Конечно, помню. Но его же сбили арабы, «Меч Газы».
— Все не так просто. В гибели самолета был заинтересован один крупный поставщик вооружений для американской армии, Митчелл Эллиот. Общество обставило дело так, что все решили, будто теракт — дело рук палестинцев. Таким способом Эллиот рассчитывал склонить американское правительство к закупке противоракетной системы у его компании. Майкл Осборн что-то раскопал, у него возникли подозрения, и тогда Директор нанял меня, чтобы ликвидировать всех, кто был причастен к операции, а также Осборна.
— Кто же на самом деле сбил самолет?
— Палестинец по имени Хасан Махмуд.
— Откуда ты знаешь?
— Я был с ним в ту ночь и убил его, когда все закончилось.
Делярош не ожидал от нее такой реакции — Ребекка отпрянула, глаза ее наполнились страхом, губы задрожали. Она снова потянула на себя покрывало, словно хотела не просто укрыться от его взгляда, но и спрятаться от него самого. Он не отвернулся, не опустил глаза, и на его лице не отразилось никаких чувств.
— Боже мой, — прошептала Ребекка. — Ты же настоящее чудовище.
— Почему ты так говоришь?
— На том самолете было более двухсот человек. Чем они провинились? За что погибли?
— Ты спрашиваешь, чем они провинились? А как же насчет тех невинных, которых ваши бомбисты убили в Дублине и Лондоне?
— Мы делали это не ради денег, — бросила она.
— Конечно, у вас же есть дело, — презрительно усмехнулся Делярош.
— Вот именно.
— И ты веришь, что ваше дело правое? Что ради него можно убивать?
— Я знаю, что наше дело справедливое. А ты готов убить любого — лишь бы заплатили побольше.
— Господи, как же можно быть такой глупой.
Она попыталась ударить его, но он перехватил руку, стиснул запястье и легко пресек ее попытки освободиться.
— Как по-твоему, почему Общество предложило тебе помощь? — спросил Делярош. — Думаешь, они верят в священное право протестантов управлять Северной Ирландией? Конечно, нет. У них в этом деле свои интересы. Они рассчитывают заработать много-много денег. Похоже, Ребекка, история прошла мимо тебя. Время, когда в Северной Ирландии заправляли протестанты, кончилось. Ни бомбы, ни убийства уже не помогут — часы назад не ходят.
— Если ты так считаешь, то почему занимаешься тем, чем занимаешься? Если твои убеждения…
— У меня нет убеждений, — остановил ее Делярош. — Я не верю ни во что. Когда-то мне приходилось убивать за так называемое правое дело, но от этого правого дела остался пшик. Такой же пшик останется и от твоего. Оно обречено. — Он разжал пальцы, и Ребекка тут же спрятала ее за спину, как будто прикоснулась к чему-то нечистому.
— Мне надо было сбежать от тебя еще тогда, в Амстердаме.
— Может быть. Но теперь ты здесь, со мной. Мы повязаны. Будешь делать то, что скажу, возможно, останешься в живых. На родину, конечно, уже не вернешься, но по крайней мере и в землю не ляжешь.
— Что-то я теперь сомневаюсь. Ты ведь убьешь меня, когда все закончится, верно?
— Я не собираюсь тебя убивать.
— Не удивлюсь, если окажется, что и Астрид Фогель тоже ты убил.
— Я не убивал ее и не убью тебя.
Ребекка опустила покрывало. Он протянул руку, но она осталась сидеть.
— Дай мне руку. Я не сделаю тебе ничего плохого. Обещаю.
Она взяла его руку, и он привлек ее к себе и поцеловал. Сопротивление длилось недолго — сначала Ребекка просто уступила, потом, подчиняясь желанию, принялась целовать, впиваясь в его губы, вонзая ногти в его кожу. Когда он наконец вошел в нее, она вдруг затихла и уставилась на него неподвижным взглядом, какой бывает у животных.
— То, твое другое лицо мне нравится больше.
— Мне тоже.
— Когда все закончится, может быть, мы вернемся к тому доктору, который делал операцию, и он придаст тебе прежний вид.
— Боюсь, это невозможно.
Она вздрогнула — наверное поняв, что он имеет в виду.
— Если ты не собираешься меня убивать, то почему рассказываешь мне свои секреты?
— Я и сам не знаю.
— Так кто же ты, Жан-Поль?
Глава тридцать шестая
Вашингтон
На следующее утро Майкл и Элизабет вместе с детьми и Мэгги прилетели из Нью-Йорка в Вашингтон. Прилетели и сразу расстались. Майкла в аэропорту ждал правительственный седан, чтобы отвести в Белый Дом на совещание по Северной Ирландии с советником по национальной безопасности Уильямом Бристолем; Элизабет, Мэгги и дети погрузились в «линкольн», чтобы поехать в Джорджтаун.