Сезон обольщения
Шрифт:
Брат Ребекки был искренне равнодушен ко всем приличиям. Едва услыхав, что его сестра в опасности, он мог бы прыгнуть прямо в огонь, не волнуясь о последствиях.
Бекки с трудом перевела дух.
А София поправила тугой узел светлых волос на затылке и бросилась к кровати. Кофейного цвета широкие юбки вечернего платья громко зашелестели, на лбу залегла сосредоточенная складка.
— Ах, Бекки…
Бекки знала, что невестка вовсе не хотела придавать своему голосу этот осуждающий тон. Но София ни разу не упустила случая дать ей почувствовать
— Просто дай мне мое платье, Софи. Пожалуйста.
София молча протянула ей одежду и поджала губы при виде того, как нескромно прикрывает пышную грудь Бекки эта тончайшая ткань. Теперь она осматривала комнату, очевидно разыскивая в ней хоть что-то более подходящее и целомудренное.
Ничего не обнаружив, она вздохнула:
— Видимо, придется закутать тебя в одеяло, прежде чем выпустить к джентльменам.
Бекки сложила руки на груди, пытаясь унять дрожь.
— Нет. Я не собираюсь больше встречаться с нашими джентльменами. Хватит с меня джентльменов на сегодня.
Напротив кровати была еще одна дверь, которая, возможно, вела в коридор, и Бекки вознамерилась ею воспользоваться. Тристана и Гарретта она вовсе не хотела встречать, а что до Джека, то при мысли о нем разум превращался в хаотичную смесь эмоций.
Надо было срочно предотвратить убийство Джека Гарреттом. На Тристана можно было рассчитывать только как на временную меру. Единственным человеком в мире, способным успокоить Гарретта, была его жена. Бекки должна поговорить с Кейт. Только одна она может придумать, как остановить их.
— Что ты имеешь в виду? Ведь все равно ты должна…
— Нет, — отрезала Бекки. — Пожалуйста, Софи, отвези меня домой. Я хочу увидеться с Кейт.
Джек натянул сорочку и потер шею. Перед ним с угрожающим видом стояли два брата. В элегантном зале царило враждебное молчание.
Гарретт разглядывал Джека, прищурившись и выдвинув нижнюю челюсть. Эдакое светлокожее чудовище с глубоким красным шрамом размером с шиллинг над левой бровью. Если бы раньше Джеку не доводилось встречаться с подобными лицами, он бы, наверное, испугался. Но он слишком долго был моряком. Будучи не совсем привычным явлением в богатых лондонских отелях, такие физиономии довольно часто встречались на морских кораблях.
За спиной Гарретта стоял его кузен Тристан, виконт Уэстклиф, более гармонично смотревшийся в этой обстановке, чем его сосед. Он был выше, но и стройнее, легче герцога. Тогда как из-под смокинга последнего выглядывали помятые рубаха и галстук, Уэстклиф был безупречно одет в черный с атласными обшлагами фрак и белоснежно-белый галстук с золотой булавкой. Волосы у него были темно-каштановые, лицо — продолговатое, аристократическое. На первый взгляд это лицо ничего не выражало, но нижняя челюсть красноречиво выдавалась вперед. Все его движения были словно бы математически рассчитаны, и ничто не могло скрыться от его умных темных глаз.
Герцог Кантон выглядел куда более экспрессивно, чем его кузен. Он готов был убить Джека, и тот до сих пор не понимал, что же именно его останавливало.
После продолжительного молчания Джек вздохнул. Он был готов к происшедшему, даже ожидал чего-то подобного. Положа руку на сердце, ему было очень неприятно манипулировать этими людьми, которые, несмотря на своеобразие нынешней ситуации, судя по всем внешним признакам и поведению, — весьма достойные джентльмены.
— Ну и что, черт побери, вы делали с моей сестрой? Вам хоть известно, кто она такая? — кипел Калтон.
— Да, мне известно, кто она, — ответил Джек и с горечью подумал: «И очень даже хорошо известно».
Герцог шагнул вперед, лорд Уэстклиф — за ним по пятам как приклеенный.
— А если так, то вам должно быть ясно, что я убью любого, кто до нее дотронется, а уж тем более если кто-то обольстит и погубит ее невинность.
Джек внутренне съежился. Сегодня он сделал все, чтобы его считали первосортным мерзавцем.
Да, в общем-то, он и есть мерзавец. Иначе бы не жил так, как он живет. И не делал бы того, что он сейчас проделывает с этими людьми. Его даже затошнило от самого себя. Какой же он в самом деле скользкий подлец!
А все ради чего? Ради собственной шкуры. Ради проклятого Тома Уортингема — черт бы побрал этого ублюдка!
Джек поднял руку, останавливая лорда Уэстклифа, уже собиравшегося что-то добавить к сказанному герцогом. Голос его прозвучал миролюбиво.
— Едва ли можно говорить о погубленной невинности. Ведь она успела стать вдовой.
Оба мужчины смотрели на него в полном молчании, воздух был заряжен ненавистью.
Джек воспользовался этой паузой, чтобы оценить своего противника. С людьми, подверженными вспышкам праведного гнева, следует обращаться, умело сочетая умиротворение и логику. Но уж конечно, не провоцировать, хотя по своей природе Джек был скорее склонен к агрессивной тактике.
Он вздохнул. Ну хватит бродить вокруг да около. Пора уже перейти к главному. Джек уронил руки вдоль тела и прямо, в упор посмотрел на своих собеседников.
— Понимаю ваш гнев, господа. — Он сделал над собой серьезное усилие, чтобы говорить скромно, и даже несколько преуспел в этом — верное свидетельство того, как важен был для него этот шаг. — У меня не было намерения причинить леди Ребекке боль или обиду.
О, это была святая истинная правда! Если бы сейчас он мог думать о чем-то, кроме достижения своей цели, то совершенно запутался бы в собственных мыслях и настроениях.
— А вы знаете, сколько зрителей смотрело сегодня этот ваш спектакль? — спросил лорд Уэстклиф. — Понимаете, что это значит для ее репутации?
— Я не хочу ничем потревожить леди Ребекку, — продолжал Джек. — Тем более сделать из нее предмет насмешек или хоть как-то оскорбить ее честь. Это бы меня глубоко опечалило. — Джек распрямил плечи и спину, возвысил голос. — Я готов на все пойти, чтобы предотвратить такую возможность.
— Вам следовало подумать об этом раньше, до того как вы ее сюда привезли! — грозно прорычал герцог.