Сезон охоты
Шрифт:
— А вы не догадываетесь, где ваш муж мог спрятать документы?
— Мы уж всех родственников обзвонили, так перетряслись! Я сначала дочери ничего не рассказывала, но меня только на день хватило. Она сама поняла, что со мной что-то неладное творится. Я в итоге ей все рассказала. Вот мы с ней и решили заняться поиском этих бумаг, — затушила в пепельнице окурок Гулько.
— А сын?
— Что сын? — не поняла она.
— Кто из детей, то есть, хотела я спросить, был Григорию Петровичу ближе? Обычно,
— Может быть, — скептически усмехнулась Софья Исааковна, — в нашей семье это с точностью до наоборот.
— А дачу, сараи проверяли?
— Да у нас нет никаких сараев. На даче, правда, не искали… — засомневалась Гулько.
— Вы же сказали, что дачу конфисковали?
— Это другая, мамина.
— Все-таки странно, почему он вам не сказал…
— Не доверял, наверное, — печально улыбнулась Софья Исааковна, — и правильно делал.
— Вас тоже можно понять, — посочувствовала я ей.
— Можно, — согласилась она.
Я все-таки спросила у Софьи Исааковны адреса родственников, хотя не очень надеялась, что посещение их даст обнадеживающие результаты. Расспросила ее и о друзьях юности Григория Петровича. Таковых в Тарасове не было, потому что сам Гулько с Украины. О товарищах мужа по службе моя собеседница тоже не могла сказать ничего определенного. Служба — службой, а дружба — дружбой, как говорится. Узнала я также, что дочь Гулько преподает в Американском корпусе мира.
Простившись с Гулько, мы отправились в редакцию. Я совсем приуныла. Виктор кидал на меня неодобрительные взгляды. Женская эмоциональность, как видно, ему не по вкусу. Кряжимский Сергей Иванович встретил меня настороженно-пристальным взглядом своих проницательных светлых глаз.
— Что-то, голубушка, вид у вас удрученный, — озабоченно сказал он, увидев мою кислую физиономию.
Я плюхнулась на стул в приемной и вялым движением расстегнула куртку. Виктор прошел в лабораторию.
— Не знаю, Сергей Иванович, где эти чертовы документы искать, — закурила я, — и Маринки нет, некому кофе сварить, — совсем сникла я.
— Это правда, — покачал головой Кряжимский.
— Встречалась с вдовой Гулько…
И я рассказала Сергею Ивановичу о своем посещении Софьи Исааковны.
— Да-а, — задумчиво протянул Кряжимский, выслушав меня, — просто так не подкопаешься.
— Мне кажется, — заключила я, — Софья Исааковна сказала правду, я имею в виду, что она не знает, где находятся документы. Черт!
— Что же тебя мучает? — спокойно спросил Кряжимский.
— Как то есть что? — воскликнула я. — Гулько сбегает из тюрьмы, возвращается в Тарасов, встречается с журналистами, предлагает им разгромные материалы. Спрашивается, зачем он все это делает? Ведь не для того, чтобы устроить себе маленькое приключение!
— Согласен, — кивнул Кряжимский. — Ты хочешь сказать, что документы существуют на самом деле?
— Конечно, существуют. Стал бы Гулько просто так рисковать! — Я поднялась с кресла и заходила по приемной. — Мы должны эти бумаги найти, и как можно быстрее, иначе… нам всем — труба. Только вот где их искать? Хоть бы какая-нибудь зацепка… Ума не приложу, с чего начинать?
— Погоди, — произнес мудрый Кряжимский, — может, далеко ходить не надо.
— То есть как это не надо? — удивленно посмотрела я на Кряжимского. — Так и будем сидеть, пока нас не придушат здесь тепленькими?
— Не преувеличивай, пожалуйста, — произнес Сергей Иванович.
— Что значит не преувеличивай? — я метнулась к сумочке и выхватила оттуда диктофон. — Это что, шутки, по-вашему?
— Это диктофон, — невозмутимо улыбнулся Кряжимский.
— Спасибо, что подсказали, — с язвительной иронией проговорила я. — Лучше послушайте, что записано. Это показания Звягинцева.
Я перемотала пленку на начало и нажала клавишу, а сама продолжила свои бестолковые метания по комнате.
— Не шуми, пожалуйста, — Сергей Иванович прибавил звук и недовольно покосился на меня.
— Ладно, — я опустилась в кресло и прослушала запись вместе с Кряжимским.
— Что вы теперь скажете? — с интересом взглянула я на него, когда запись закончилась. — По-моему, это не просто серьезно, а суперсерьезно.
— Звягинцев так странно говорит, — удивился Кряжимский, — словно у него во рту леденец.
— И не только во рту, но и в носу, — улыбнулась я, — это у него трубочки там.
— Не супер, конечно, но разобрать можно, — заключил Кряжимский.
— Нам не мешало бы подумать о собственной безопасности, — заявила я, — чтобы не отправиться на тот свет, как Коромыслов и Егоров.
— Не нужно преувеличивать, — рассудительно заметил Кряжимский, — когда Звягинцев с приятелями убивал Коромыслова, Егорова и Ямпольскую, он предполагал, что, кроме них, никому не известно о существовании документов. Ямпольская, кстати, пострадала совершенно случайно.
— Если меня убьют случайно, как вы говорите, мне от этого легче не будет.
— Тебе никак тогда не будет, а в общем-то, этого никто не знает, конечно, что ты станешь чувствовать после смерти, — усмехнулся Сергей Иванович. — Я хочу сказать, что теперь о существовании этих документов известно уже большому количеству людей. Слишком большому для того, чтобы всех их перестрелять. Это раз. Во-вторых, у нас же нет документов.
— У Коромыслова и Егорова тоже их не было, — возразила я.
— Но Звягинцев предполагал, что бумаги у них.