Сезон пурги и пепла
Шрифт:
В трёх местах опять вспыхнуло пламя. Огонь стал медленно расползаться по светёлке.
Азарь носился как сумасшедший. Прыгал с места на место и постоянно менял направление, чтобы сбить противников с толку. В очередной раз пробегая мимо печи, он успел дотянуться до прихвата и выставил его перед собой, как рогатину.
Первый медведь тотчас напоролся. Его голова оказалась зажата в клещи вместо горшка. Ком заревел и передними лапами сломал черенок ухвата. Но это дало Азарю время, чтобы несколько раз вспороть косматое брюхо.
Брызнула кровь. Вывалились
Молодой философ поскользнулся и больно приложился затылком об пол. Перед глазами вспыхнули разноцветные огни. Почти одновременно с этим на парня грохнулся медведь. Из лёгких вышибло воздух и как будто что-то хрустнуло.
Азарь не был уверен из-за рёва последнего кома.
Внезапно плечо взорвалось болью – это Азаря схватила когтистая лапа и играючи вырвала из-под мёртвого. Азарь покатился по полу.
Разбираться, что к чему, времени не было, и парень принялся слепо тыкать ножом по всем направлениям. Ещё даже не зная толком, где медведь, человек вскочил на ноги и быстро развернулся спиной к стене, тотчас же нырнув косматому прямо под правую лапу. Ком врезался мордой в крутые брёвна сруба и дико заревел.
Краем глаза заметив какое-то движение, Азарь развернулся – ему в лицо летел топор. Молодцу пришлось изогнуться немыслимым образом, чтобы войти в изначальную спираль движения топора и выкрутить его из рук Млады. Завладев оружием, Азарь юркнул за спину девице и приставил той лезвие к горлу.
– Ну-ну-ну, не балуй, – оскалившись, прохрипел он. – Если кто-нибудь из вас двоих двинется, то девчонке конец. Без вариантов. Как бы ни был ты быстр, ком, а чиркнуть её разок я успею. И даже не вздумай швыряться огнём.
Медведь глухо зарычал, но заметно присмирел. Переминаясь с ноги на ногу, как бы на месте, косолапый, однако, с каждым разом сдвигался всё правее.
– Я сказал, стоять на месте! Пройдёшь ещё хоть на полпяди – и привет!
Медведь замер. Он злобно буравил Азаря взглядом, но попытать удачу пока не решался.
За спиной Азаря находились распахнутые настежь сени. Если как следует извернуться, можно попытаться уйти от медведя. Особенно если заставить его в первую очередь думать не о том, как угнаться за дерзким человеком, а как спасти красотку. Но всё дело было в том, что с другой стороны – у печки – лежал Лугин Заозёрный. Азарь никак не мог понять, жив старый философ и просто находится без сознания или насмерть свернул себе шею от такого удара? Лужица крови, что матово поблескивала под головой старого философа, наводила на весьма печальные выводы.
И соображать, что делать, надо было скорей, пока ком не додумался своей косматой головой предложить равноценный обмен.
Или пока они не сгорели тут все вместе.
У Глухаря была крепкая просторная изба из древнего морённого дуба. Когда философы вошли, на них сразу обрушились запахи жареного лука, мяса и перебродившей ряженки. У обоих странников тотчас заурчало в животе.
Сам Глухарь – мужик, безусловно, суровый и в доброе время, нынче был совсем не в восторге оттого, что к нему в избу подселили каких-то пришлых перекати-поле, которые мало того что неизвестно, кто такие, так ещё, может, и не люди вовсе.
Глухарь отвёл им небольшой закуток за печкой, поближе к сеням – а где же ещё селить, быть может, нечистую силу? Закуток отгораживался от остальной избы плотной цветастой занавеской и вмещал в себя небольшие скрипучие полати – одни на двоих – и полку с какими-то берестяными туесочками.
Жена Глухаря – она назвалась Куропаткой – оказалась женщиной куда более приветливой, чем муж. Она тепло встретила нежданных гостей и сразу после того, как Глухарь выделил им место, усадила философов за стол.
Там-то, после обильного и жирного обеда, Азарю с Лугином пришлось на деле доказывать, что они всё-таки больше сказочники, чем проходимцы.
Сначала Лугин Заозёрный рассказал историю лихого да удалого купца, который умудрился оставить с носом всех государей Неревской равнины.
Сказка понравилась всем. Еда перед носом гостей оказывалась всё гуще и наваристее, а питьё всё крепче. Чем сильнее горело в глотке, тем проще развязывались языки философов. Которые, по чести сказать, и так любили поболтать.
Последняя история Лугина Заозёрного была о кожемяке, который однажды решил жениться на арагузской графине. Уж так он её полюбил, что не мог ни есть, ни спать – всё думал только о ней.
Но если иной бы только думал, наш удалец переплыл целый океан, чтобы ещё раз встретиться с ней. Он ходил по морю на ли-хоборских ушкуях. Он нанимался гребцом на галеры. Он переходил из города в город вместе со странствующим балаганом.
Кожемяка познакомился со многими людьми. Ему доводилось говорить как с грубыми пиратами Диких островов, что без мата не могли связать и пары слов, так и с утончёнными грамотеями из Сатхаир Арда. Парень изучил разные языки и письменность чужестранцев. Он читал книги, за одно упоминание которых Храмовые скалы расправлялись без суда и следствия. И выучил наизусть те, о которых даже Великий Храм не имел ни малейшего понятия.
Чем дальше шёл к своей графине кожемяка, тем отчётливее понимал, что на самом деле её не существует.
Здесь Лугин нахмурился и помолчал. Потом, состроив весьма странную мину, старый философ опрокинул кружку себе в рот и допил вишнёвую настойку.
Глухарь с домочадцами слушали развесив уши.
А кожемяка из рассказа Лугина тем временем оказался в землях северян. Шумела бурная река Аро. На горизонте солнце отражалось и преломлялось причудливым образом в таинственных вершинах Нефритовых скал.
Кожемяка жил в неведомых странах. Он учился ремёслам их обитателей. Он постигал мудрость разных народов. К тому моменту кожемяка перестал быть кожемякой и стал человеком. Это было основной его характеристикой и отличительной чертой.