Сезон тропических дождей
Шрифт:
Это значило, что они уже больше не увидятся. Завтра рано утром Антонов уезжает. Жаль, что такой прекрасный вечер кончается чуть ли не размолвкой! И виноват он сам.
В посольской прихожей за столом по-прежнему восседала почему-то не сменяемая целый день Красавина. Она встретила Антонова и Веру таким взглядом, будто бросила им в лицо по пригоршне колючего снега. Выдержала паузу, дожидаясь, пока они пересекут вестибюль, и уж тогда, адресуясь к Вериной спине, выдавила из своего красногубого рта аккуратные круглые словечки:
— Между прочим, вас, Вера Алексеевна, спрашивал посол. Еще два часа назад. Я сообщила Юрию
Антонов повернулся и весело воскликнул:
— Как вы проницательны! Действительно, мы были в ресторане. Хотите знать, в каком? В «Гамбурге». Отлично поужинали! Особенно хороши были ракушки из Марселя и лангуст. Очень рекомендуем!
Когда дверь за ними закрылась, Вера рассмеялась от всей души:
— Как вы ее! Она даже зубами лязгнула от злости.
Во внутреннем вестибюле за столом над шахматной доской склонились две застывшие в раздумье массивные фигуры: геолог Камов и дипкурьер Куварзин.
— Ну как, Алексей Илларионович, нашли в «Элизе» то, что искали? — спросила Вера.
Оторвав взгляд от шахматной доски, Камов внимательно взглянул на Веру, поправил на носу очки.
— Конечно, Вера Алексеевна. Что холостяку надо? Кусок колбасы да ломоть хлеба.
Антонов посмотрел на застывшее, искривленное мучительным раздумьем лицо дипкурьера, потом на шахматную доску. Даже короткого взгляда было достаточно, чтобы понять: еще один ход — и Куварзину поставят мат.
4
Правила требовали, чтобы машина Антонова следовала за «Волгой», в которой находились дипкурьеры со своими почтовыми мешками, как бы прикрывая «Волгу» с тыла. Но по общему согласию порядок движения изменили — первым ехал на своем «пежо» Антонов в компании Камова. Сейчас он защищал «Волгу» спереди. Это было важнее: по дороге от границы на бешеной скорости идут все те же трансконтинентальные грузовики, грозя каждому встречному.
В это утро грузовиков, идущих от границы, почему-то не было видно, и это обстоятельство все больше тревожило Антонова: вдруг в Дагосе что-то стряслось! Он попробовал поймать столицу Асибии по радио, но не сумел, и это еще больше настораживало.
Сидящий рядом Камов успокаивал:
— Зачем раньше времени портить нервы? В жизни так много неприятностей, что глупо переживать заранее, когда неприятностей еще нет. — Он взглянул на Антонова, блеснув очками. — Не волнуйтесь, ваши неприятности вас найдут! Главное, не мельтешить!
Конечно, ему повезло, что Камов оказался попутчиком в сегодняшней миссии: спокойный, уверенный в себе, телом крепок, в случае необходимости может сесть за руль. Если и грозит Антонову взбучка за то, что поехал без шофера, то можно до некоторой степени прикрыться Камовым. В конечном счете едет-то не один!
Шоссе шло вдоль берега океана. Океан просматривался сквозь частокол негустого пальмового леса, который тянулся на много километров по обеим сторонам дороги. Лес был сухой, чистый, манил к себе, в прохладу косматой пальмовой тени. На обочинах мальчишки с вздутыми рахитичными животами поднимали над головой кокосовые орехи и делали призывные знаки проезжающим, умоляя: остановись, купи!
Никто не останавливался. Безнадежный бизнес! Антонову вспомнилась длинная, в несколько километров, цепочка черных машин на шоссе к аэродрому в Монго. Наверняка
— А что, можно ли дипкурьерам по дороге задержаться, чтобы, например, попробовать кокосового молока? — поинтересовался Камов.
Он впервые в жизни оказался в подобной ситуации, и его интересовал каждый пустяк.
— Нельзя им в пути останавливаться.
Камов временами оглядывался на идущую сзади «Волгу», на неподвижные головы и плечи ее пассажиров, окантованные овальной рамкой лобового стекла машины.
— А почему они в такую жарищу при полном костюме, да еще при галстуках? Точно на прием едут?
— Положено так. Дипу быть расхлестанным нельзя. Дисциплина у них военная. Государственные секреты везут.
— В тех зеленых мешках, которые грузили в «Волгу», и есть государственные секреты?
Антонов рассмеялся:
— Вы, дорогой Алексей Илларионович, выведываете у меня закрытые сведения.
Камов взялся за очки, приподнял их, взглянул на Антонова близорукими глазами серьезно и строго:
— Вы, наверное, шутите? Я ведь просто так… Первый раз еду… с дипкурьерами. Интересно! Не знал, что нельзя спрашивать. Извините!
— Да что вы, Алексей Илларионович! — успокоил его Антонов. — Я ведь шучу. Спрашивайте! Что смогу, отвечу.
— Работенка у них вроде нашенской, геологической, — всегда в дороге. — Камов сделал паузу. — А если нападут, они тогда, значит… до последней пули? Как Теодор Нетте?
— Всякое может случиться…
К границе подъехали к полудню. Зной уже набрал силу, и кондиционер в «пежо», работая на полную мощность, воздуха в кабине не охлаждал. Сейчас крыша машины раскалена, как сковородка. А крыша у «пежо» — белая. Можно себе представить, какая обстановка в черной «Волге», в которой к тому же нет кондиционера. И кому только пришло в голову присылать в Африку машины, окрашенные в черный цвет!
На границе в этот раз не было обычной суеты и толкучки. Антонова всегда удивляли африканские пограничные пункты. Задерживают на них ради разных формальностей — штампов, виз и налогов — только тех, кто едет в машинах. Привередливо копаются даже в медицинских сертификатах у дипломатов: есть ли отметка о прививке против желтой лихорадки? А в это время мимо задержанной шлагбаумом машины цепочкой движутся из одной страны в другую те, у кого вместо лимузина пара босых ног, у кого и в помине нет никаких паспортов и тем более медицинских сертификатов. Никто их не останавливает, они здесь — свои. По одну сторону границы «месье», по другую — «мистер». Во многих районах Африки границ для местного населения не существует, как бы их ни обозначали на картах, как бы ни сторожили шлагбаумы и пограничные полосатые столбы. И босоногий «мистер Аде» запросто топает по тропинке в соседнюю деревню, не задумываясь, преодолевает невидимую черту, проведенную когда-то карандашом по карте, и заявляется в гости к своему двоюродному брату, тоже босоногому «месье Коси». Тот расстилает на полу циновку, которая служит обеденным столом, ставит на нее миску вареного батата и бутылку, но не английского джина и не французского коньяка, а самодельной пальмовой водки, и распивают ее братья в свое удовольствие, беседуя неторопливо о семейных делах на своем родном языке, языке дедов и прадедов.