Сезон жатвы
Шрифт:
***
Спускаясь из планолета, Эска чуть не падает, но крепкие руки подхватывают его и осторожно усаживают на землю. Мальчик узнает этого человека, хотя ни разу не встречался с ним раньше: у Аквилы-старшего такой же прямой нос и внимательные глаза, как у племянника.
— Марк, — хрипит он.— Там. Помогите…
Он злится на себя за неспособность выражаться яснее, но дядя Аквила его понимает. Он на секунду кладет руку на плечо Эски, а потом исчезает
Сознание слабо удивляется, когда они на лифте спускаются под землю. Сказки Марка становятся былью.
Дистрикт кажется Эске бесконечным серым коридором. Все, что он запоминает, — белые стены больницы, ласковые руки, закатывающие его рукав и мгновенная боль от укола. А потом он засыпает.
***
В Тринадцатом дистрикте нелегко достать телевизор, но дяде Аквила это удается. Экран такой маленький, что приходится ставить его вплотную к кровати, чтобы Марку тоже было видно. Он уже может сидеть, но все еще слишком слаб. Эска устраивается на краю кровати. Его собственные раны не так серьезны, боль от ожога терпимая, хотя неделю назад казалась невыносимой.
Дядя Аквила остается с ними, чтобы посмотреть передачу из Капитолия. На экране Цезарь Фликерман и Сапфира. Она грациозно усаживается в кресло рядом с ведущим и закидывает ногу на ногу. Платье с разрезом спереди почти ничего не скрывает, Цезарь смотрит на девушку восхищенно. Они обмениваются приветствиями и шутят.
— И каково же чувствовать себя победительницей? — спрашивает Цезарь.
Девушка высоко поднимает тонкие брови.
— Я не сомневалась в победе.
Глядя на нее, легко в это поверить.
Они смотрят передачу до конца. После интервью с победительницей показывают избранные моменты Игр, куда входит их битва с профи. Камера замедляется, когда Эска отсекает голову Джоэлу. Крупным планом показано, как кама врезается в шею и снимает голову с плеч.
Эска отводит глаза и чувствует, как Марк пожимает его руку.
Потом показывают смерти трибутов в хронологическом порядке. Эску и Марка — последними. Камера с высоты показывает торопливо ковыляющие фигурки, которые скрывает стена пламени. Про Эску говорят пару слов: герой, убивший предателя в центре Капитолия. Ни слова про побег.
— Они сказали, что мы мертвы? — спрашивает Эска.
Дядя Аквила отвечает:
— Мертвые вы для них безопаснее,
— А что будет с моими родными?
Мужчина отводит глаза.
— Не знаю. Мы могли бы узнать, но сейчас это небезопасно. Капитолий будет настороже. Мы и так сильно рискнули…
Мальчикам сказать нечего. Они уже знают, сколько неприятностей дяде Аквиле принес их побег. Койн, глава Тринадцатого, обвинила его в разбазаривании ресурсов и привлечения ненужного внимания. И хотя дядя Аквила сказал, что он уже достаточно поработал на благо дистрикта и заслужил награду, все они понимают, что Койн права. «Ненужный риск» — вот что такое их спасение.
Эска придвигается ближе к Марку и прислоняется к нему плечом. На экране крупным планом лицо Цезаря Фликермана.
— Дамы и господа, — говорит он, лучезарно улыбаясь, — как бы не было нам грустно расставаться, но я вынужден объявить окончание Шестьдесят пятых Голодных игр. Это было прекрасное зрелище, и мы не забудем героев, умерших на арене…
Дядя Аквила нажимает на кнопку, и экран гаснет.
— Сезон охоты на детей закончен, — говорит он мрачно.
— Что будет дальше? — спрашивает его Марк.
Эска понимает, что он спрашивает не про Капитолий.
— Дальше… — задумчиво говорит дядя Аквила. — Я могу взять вас в помощники в лабораторию. Мне нужны ученики. Заодно не будете мозолить глаза Койн. Но должен предупредить: жизнь здесь не слаще, чем в любом другом дистрикте. Вам может не понравиться.
Зато здесь нет миротворцев, думает Эска. И можно свободно передвигаться. Не то, что в Одиннадцатом.
Но мысли про родной дистрикт он гонит — чтобы не вспоминать про родителей и Ашура.
Теперь дом здесь, и к этому надо привыкнуть. Он сам так решил, когда пошел за Марком.
Дядя Аквила выходит, оставляя их одних, и некоторое время мальчики сидят молча.
— Зря я тебя в это втянул, — говорит Марк.
— Предпочел бы оставить меня на арене?
— Нет, конечно.
Он по-прежнему держит Эску за руку. Тот машинально переплетает их пальцы.
— Знаешь, чем я хочу заняться? Сделать так, чтобы Игр больше не было.
Марк задумчиво отвечает:
— Так сразу не получится.
— А мы куда-то торопимся?
— Тебе не дают покоя лавры ученого?
— Крестьянин из меня все равно был никудышный.
Он забирается на постель с ногами и устраивается рядом с Марком.
— И я точно уверен в том, что больше никогда не возьму в руки серп.