Сфера-17

Онойко Ольга

Он снова замолчал, опустил глаза. Николас ждал.

– Дядя Сан понял, – сказал Эрвин наконец. – Поблагодарил. Он сказал, что рад за меня и что я перед ним не виноват. И что я не единственный. Но Эло Ниир не знала содержания нашего разговора. Она или Эрт Антер, кто-то решил, что я неадекватен. Что у меня срыв, как у Реми Рейоса. Моим сведениям нельзя верить. И что это можно доказать дяде Сану.

– Кто это – Реми Рейос?

– Он работал на Гиакенене, – сказал Эрвин. – Это был самый серьёзный провал Комитета. Я теперь, наверное, второй. Но поглядеть

на теперешний Комитет… Им нужно было меня спровоцировать, Ник. Чтобы я повёл себя неразумно. Агрессивно. Получить доказательства. Поэтому они поймали тебя. Я очень испугался. Но я удержался. У меня всё получилось. И у них не осталось выхода. Теперь их дисквалифицируют и будут лечить.

– Лечить? – переспросил Николас и подумал, что на Манте всё-таки есть своего рода пенитенциарная система. Впрочем, об этом можно было догадаться и раньше. Идея клетки для директора Йеллена председателю Комитета явно не казалась отвлечённо-фантастической.

– Да, – кивнул Эрвин. – Реабилитировать. Сотрудник Комитета так действовать не должен.

– Их вылечат, – сказал Николас со скрытой иронией, но Эрвин понял и миролюбиво заметил:

– Так их.

Потом он усмехнулся, но улыбка быстро сошла с его лица.

– Я не знаю, откуда они берутся, – сказал он. – Найру – «дитя войны», но Эрт Антер – нет. Дефект операции? Или воспитания? Заметили бы раньше. Должно быть, дефект психомаски. Но меня удивило другое. Когда Эло Ниир играла с Доном Эйном, она получала удовольствие, а он – нет. А ведь он был легионером с четырьмя звёздами. Сейчас трудно сказать, но, наверноt, я тогда решил, что оставлю Манту. Вернее, не решил. Допустил возможность.

Не говоря ни слова, Николас внимательно смотрел на него – чуть вскользь, мимо взгляда, не требуя откровенности. Эрвин сжал зубы, скулы его очертились резче.

– Полковник был хорошим человеком, – сказал он глухо. – И до, и после. Достойным. Иначе он не стал бы другом дяди Сана. Но после он вызывал жалость. Я не знаю, как объяснить. Его уважали за его решение. И вообще уважали. Но это всё равно не было правильно. Циалеш был моим первым внешним заданием, до этого я не вживался в чужую ментальность. Через несколько лет после того, как я натурализовался, случилась Hеволюция. Потом началась Гражданская. И я понял, что с Циалешем будет так же. Так же, как с полковником. Вы стали бы хорошими мантийцами. Самыми лучшими. Но не должны стать.

Николас молча опустил голову ему на плечо.

– У меня не было коллектива, – продолжал Эрвин, – поэтому мне легко было уйти. Особенно после натурализации. На некоторое время даже по инструкции положено забыть о первой личности. И я забыл. А потом у меня появился ты. Я не рассчитывал. Не надеялся. Когда я понял, что это… что это такое, я был счастлив как сумасшедший.

– Коллектив? – улыбнулся Николас.

Эрвин посмотрел удивлённо.

– Откуда ты знаешь?

– Догадался. Но неужели в коллективе все так друг друга любят?

– Да, – сказал Эрвин. – Может быть десять, двадцать человек. Я люблю тебя двадцатью любовями. За всех.

Николас

потёрся лбом о его плечо, потом приподнялся и поцеловал его.

Он не знал, в каком состоянии раны Эрвина, боялся причинить ему вред и пытался удержать свой вес на руках, но Эрвин не считал нужным осторожничать. Силы в нём по-прежнему было немерено. В итоге Николас оказался лежащим поперёк его груди, голова на сгибе локтя, ноги в кресле. Вид у Эрвина был очень довольный. Николас улыбнулся.

– У меня любовь только одна, – сказал он, – но она вся твоя. Господи, что я говорю. Выражаюсь как герой сериала. Мелодрама. Но правда, Эрвин.

– Это не мелодрама, – мудро заметил Эрвин, – это ксеносоциология.

Николас засмеялся и попытался устроиться удобнее – головой на его груди. Эрвин опустил ладонь ему на шею, погладил, и Николас закрыл глаза.

– Говорят, Акена боится Сана Айрве, – заметил он почти беспечно.

– Я тоже слышал, – Эрвин сделал паузу. Николас точно воочию увидел, как он недоумённо моргает. – Я не знаю, как его можно бояться. Но всё равно, это хорошо.

– Хорошо, – согласился Николас. – Акена не станет воевать с ним.

– Но она не изменится, – сказал Эрвин. – И Комитет не прекратит работу. Этому не будет конца.

Николас вздохнул. Поднялся из объятий Эрвина, сел на краю постели.

– Да, – сказал он, – это не вселенское братство. А разве когда-то было по-другому? По крайней мере война остаётся холодной. Я теперь думаю о Циа, Эрвин. Вернее, о планах Акены на нашу социальную аномалию. Ей нужен был Легион, чтобы чувствовать себя защищённой. Теперь он ей необходим. И делать его придётся из Народной Армии. Из элитных её частей.

Николас поймал себя на том, что говорит рублеными фразами, как Эрвин; это его позабавило. Эрвин моргнул и наклонил голову к плечу. Некоторое время он смотрел на Николаса, озадаченно хмурясь. Потом удручённо покачал головой.

– Тогда я уйду в отставку, – сказал он. – Иначе мне придётся этим заниматься.

Николас усмехнулся. «Ах, железяка, – подумалось ему, – если бы мы могли просто уйти в отставку… У нас будет ещё три недели отпуска, и всё».

– Эрвин, – сказал он негромко, – если ты не будешь этим заниматься, этим будет заниматься кто-то другой.

Чёрные глаза Фрайманна сузились.

– Человек, который боится Манты и ненавидит её, – продолжал Николас. – Однажды леди Тикуан отдаст приказ, и он его выполнит. Возможно, в тот момент он будет стоять на мостике «Трансгалактики». Этого нельзя допустить.

На минуту лицо Эрвина утратило всякое выражение. Потом он обречённо вздохнул.

– В конце концов, – сказал он, – ты всё-таки меня перевербовал.

Эпилог

В этих местах серебряная пустыня подбиралась к самому морю и уходила в него, как бесконечный пляж. Одаль высились скалы, изломанные прибоем. В их расщелинах ютились лишайники и кусты. Сейчас царствовала весна, и даже эти сирые просоленные растения выглядели нарядно.