Сфера
Шрифт:
Мэй склонилась к Энни:
– С ума сойти.
– Я и говорю, ага?
– Далее: должны эти камеры быть стационарными? – Бейли укоризненно воздел палец. – Разумеется, нет. У меня десяток помощников по всему миру – они носят камеры на шее. Давайте-ка их навестим. Камеру Дэнни включите, пожалуйста?
На экране возник Мачу-Пикчу. Как на открытке – вид с вершины над древними развалинами. А потом картинка сдвинулась, приблизилась. Толпа ахнула и в восторге заорала.
– Изображение в реальном времени – ну, это очевидно. Привет, Дэнни. Теперь включим Сару на горе Кения. – На огромном экране появилась новая картинка – высокогорное сланцевое плато. – Покажи нам гору, Сара? – Камера развернулась, явила горный пик, окутанный туманом. – Как видите, становятся возможны визуальные суррогаты. Допустим, я прикован к постели или слишком хвор и не заберусь на гору сам. Посылаю кого-нибудь с камерой на шее и в реальном времени переживаю восхождение. Давайте еще что-нибудь посмотрим.
Он показал Париж, Куала-Лумпур, лондонский паб.
– Теперь чуток поэкспериментируем – возьмем все камеры разом. Я сижу дома. Захожу в Интернет, хочу посмотреть мир. Покажите мне, как дела на сто первом. Улицы Джакарты. Серфинг в Болинасе. Дом моей матери. Покажите веб-камеры всех моих бывших одноклассников.
С каждой командой открывался новый видеопоток – наконец, по меньшей мере сотня камер транслировали видео на экран.
– Мы станем всевидящими, всеведущими.
Зрители повскакали. Зал сотрясла громовая овация. Мэй положила голову Энни на плечо.
– Мы узнаем все события, – прошептала та.
– Ты светишься.
– Точно.
– Ничего я не свечусь.
– Как будто ребенка ждешь.
– Я тебя поняла. Прекрати.
Отец потянулся через стол и взял Мэй за руку. Настала суббота, и в честь первой недели в «Сфере» родители устроили Мэй праздничный ужин. Они вечно сентиментальничали – ну, в последнее время. Когда Мэй была моложе, единственным ребенком супругов, которые давно подумывали, что детей у них не будет вовсе, жизнь дома была заковыристее. На неделе отец почти не появлялся. Он работал комендантом бизнес-парка во Фресно, по четырнадцать часов в день, и домашние дела целиком предоставлял жене; та отрабатывала три смены в неделю в гостиничном ресторане, а в ответ на общий стресс чуть что срывалась – главным образом на Мэй. Но когда Мэй исполнилось десять, родители объявили, что купили парковку, два этажа неподалеку от центра Фресно, и несколько лет дежурили там по очереди. Унизительно, когда родители друзей говорили Мэй: «Слышь, видели твою мамку на парковке», или: «Передай папаше спасибо, что на днях денег с меня не взял», – но вскоре доходы устаканились, и родители наняли двоих сменщиков. Теперь они позволяли себе выходные, планировали дальше, чем на пару месяцев вперед, – и смягчились, стали очень тихой, несносно приятной пожилой четой. За какой-то год из молодых родителей, которые вечно зашиваются, они как будто превратились в дедушку и бабушку, медлительных, доброжелательных, понятия не имеющих, чего хочет их ребенок. Когда Мэй окончила неполную среднюю, родители свозили ее в Диснейленд, не догадываясь, видимо, что она слишком большая и поездка туда в одиночестве – с двумя взрослыми, то есть, по сути, в одиночестве – решительно противоречит любым представлениям о развлечениях. Но они так рьяно желали ей добра, что она не смогла отказаться, и под конец они бездумно развлекались – она и не знала, что с родителями так можно. Все ошметки обид из-за эмоциональной нестабильности ее детства остыли под неизменным прохладным ручейком их старения.
А теперь родители приехали в Залив, прожить выходные в самом дешевом пансионе, какой здесь нашелся, – от «Сферы» в пятнадцати милях, и, судя по виду, там живут привидения. Все втроем пошли в какой-то псевдомодный ресторан, о котором слыхали родители, и если кто тут и светился, так это они. Прямо сияли.
– Ну? Прекрасно было? – спросила мать.
– Прекрасно.
– Я так и знала. – Мать уселась поудобнее, скрестила руки на груди.
– Я не хочу работать больше нигде, никогда в жизни, – сказала Мэй.
– Какое счастье, – сказал отец. – Мы тоже не хотим, чтоб ты где-то еще работала.
Мать склонилась ближе, взяла Мэй за локоть.
– Я сказала Каролининой маме. Ты ее знаешь. – Она сморщила нос – сильнее оскорбить не умела. – У нее такой был вид, словно ей в попу острый кол сунули. От зависти аж вскипела.
– Мам.
– Я и про зарплату твою проговорилась.
– Мам.
– Я только сказала: «Надеюсь, шестидесяти тысяч долларов ей хватит».
– Ты правда ей так сказала? Я тебе не верю.
– Но это ж правда?
– Вообще-то шестьдесят две.
– Ох батюшки. Надо будет ей перезвонить.
– Вот не надо.
– Ладно, не буду. Но получилось весело, – сказала мать. – Я мимоходом обмолвилась. Моя дочь работает в крутейшей компании планеты, у моей дочери стоматологическая страховка.
– Да ладно тебе. Мне просто повезло. И Энни…
Теперь к ней склонился отец:
– Как Энни?
– Хорошо.
– Передай, что мы ее любим.
– Передам.
– Не смогла прийти?
– Не-а. Занята.
– Но ты звала?
– Звала. Она передавала привет. Но у нее работы выше крыши.
– А чем она занимается? – спросила мать.
– Да всем подряд, – сказала Мэй. – Она в Бригаде 40. Участвует во всех ключевых решениях. По-моему, в основном всякое законодательство в других странах.
– Наверное, очень ответственная работа.
– А опцион какой! – сказал отец. – Сколько она стоит – это ж представить страшно.
– Пап. Не представляй.
– Зачем она работает с такими опционами? Я бы на пляже валялся. Завел бы гарем.
Мать ладонью накрыла его руку:
– Перестань, Винни. – А затем сказала дочери: – Надеюсь, у нее есть время наслаждаться жизнью.
– Ну да, – ответила Мэй. – Вот сейчас она, наверное, в кампусе на вечеринке.
Отец улыбнулся:
– Кампус. Мне нравится. Очень клево. Мы это называли «конторы».
Мать встревожилась:
– На вечеринке? А ты не хотела пойти?
– Я хотела, но и вас я хотела повидать. Там полно этих вечеринок.
– Но ведь первая неделя! – Мать явно расстроилась. – Может, стоило пойти. Теперь я буду мучиться. Мы тебя оторвали.
– Ты уж мне поверь. Там через день эти вечеринки. Все только и делают, что тусуются. Все нормально.
– Ты же на обед пока не ходишь? – спросила мать. Когда Мэй начинала в коммунальной службе, мать говорила то же самое: в первую неделю на обед не ходи. Создает превратное впечатление.
– Не волнуйся, – сказала Мэй. – Я даже в туалет не хожу.
Мать закатила глаза.
– В общем, я только хочу сказать, что мы очень тобой гордимся. И любим тебя.
– И Энни, – прибавил отец.
– Ну да. Мы любим тебя и Энни.
Поели они быстро, зная, что отец скоро устанет. Он настоял на ресторане, хотя дома редко куда ходил. Постоянная усталость, накатывала нежданно и мощно, и он практически валился с ног. Если оказались в городе, важно, если что, срочно ретироваться – так они и сделали, манкировав десертом. Мэй доехала до пансиона, и там, среди множества хозяйских кукол, все трое наконец расслабились, не опасаясь чепэ. Мэй так и не привыкла к тому, что у отца рассеянный склероз. Диагноз поставили всего два года назад, хотя симптомы наблюдались уже много лет. У отца заплетался язык, он промахивался, пытаясь что-нибудь взять, и наконец, дважды упал, оба раза дома, в прихожей, потянувшись к двери. Родители продали парковку, неплохо за нее выручили, и теперь все время тратилось на уход за отцом, а минимум несколько часов в день – на изучение медицинских счетов и войну со страховщиками.