Сфера
Шрифт:
– Аллергии! – заорал кто-то.
– Ладно, аллергии. Можем поискать.
Он кликнул на иконку с чихающей кошкой, и внизу мгновенно появился станс:
Клейковина – вероятна аллергияЛошади – определена аллергияОрехи – у матери аллергияНет других вероятных аллергий– Хорошо. Можно кликнуть на любой пункт и узнать детали. Посмотрим клейковину. – Гас кликнул на первую строку – открылся подробный и плотный список ссылок и текстовых блоков. –
Хотелось выйти из зала, но Мэй понимала, что получится скандал – лучше остаться.
– Посмотрим лошадей, – сказал Гас и кликнул на следующую строку. – Тут мы можем судить увереннее, поскольку «ЛюЛю» нашел три поста, где прямо говорится, к примеру, «у меня аллергия на лошадей». Пригодится тебе? – спросил он Фрэнсиса.
– Еще как, – ответил тот. – Я как раз хотел отвести ее в конюшню поесть дрожжевого хлеба. – Он скорчил рожу залу. – Теперь-то я буду умнее!
Зрители рассмеялись, а Гас кивнул – мол, отличная мы парочка.
– Ладно, – продолжал он. – Заметьте, что упоминания аллергии на лошадей датируются аж 2010 годом и публиковались, представьте себе, на «Фейсбуке». Обратите внимание – а между прочим, кое-кто считал, что глупо было столько отвалить за фейсбучные архивы! Ладно, аллергий нет. Теперь смотрите. Что дальше приходит в голову? Еда. Фрэнсис, ты как, собирался повести ее поужинать?
– Да, Гас, собирался, – храбро ответил Фрэнсис. Мэй не узнавала этого человека. Куда делся Фрэнсис? Эту его новую версию хотелось убить.
– Хорошо, и вот тут обычно все идет вкривь, вкось и по-дурацки. Нет ничего хуже этой тягомотины: где хочешь поужинать? Ой, да где угодно. Нет, правда, ты что предпочитаешь? Мне все равно, а тебе как лучше? Конец этой пое… ерунде. «ЛюЛю» все вам распишет. Когда и что она постила, когда ей понравился или не понравился ресторан, когда она просто упоминала еду – все ранжируется, сортируется, и в итоге я получаю такой вот список.
Он нажал иконку ресторанов, и открылись многоступенчатые списки – рейтинги блюд, названия заведений, сортировка по городам и районам. Точность данных сверхъестественная. Туда вошел даже ресторан, где Мэй с Фрэнсисом ужинали во вторник.
– Мне нравится ресторан, я кликаю, и если она платила через «АУтенТы», я вижу, что она в последний раз там заказывала. Кликаем здесь – и сразу видим специальные предложения на пятницу, когда у нас свидание. Вот среднее время ожидания столика в этот день. Неизвестности конец.
Презентация все тянулась, Гас показывал, какие фильмы любит Мэй, где она предпочитает гулять и бегать, ее любимый спорт, ее любимые пейзажи. Почти все угадал, и пока эти двое кривлялись, а аудитория восхищалась софтом, Мэй сначала прятала лицо в ладонях, затем сползла в кресле как можно ниже и наконец, заподозрив, что в любую минуту ее попросят со сцены подтвердить великое могущество этого новейшего инструмента, встала, прокралась до боковой двери и вынырнула в тусклый белый свет пасмурного дня.
– Прости меня.
Мэй видеть его не могла.
– Мэй. Прости. Я не понимаю, чего ты так бесишься.
Пусть лучше не приближается. Она вернулась за стол, а он пришел следом и навис над нею, точно стервятник какой. Мэй на него не смотрела – ненавидела его, замечала, какое вялое у него лицо и как бегают глаза, уверилась, что ей никогда в жизни больше не надо видеть это уродское лицо, но мало того – у нее работа. Во второй половине дня открыли канал, и поток был густ.
– Потом поговорим, – сказала она ему, но не собиралась с ним разговаривать сегодня и вообще никогда. Она это знала точно, и в этом было некое облегчение.
В конце концов он ушел – то есть его телесная оболочка ушла, но спустя считанные минуты он возник опять – теперь он молил о прощении с третьего экрана. Он понимает, сказал он, что нельзя было ее огорошивать, но Гас настоял на сюрпризе. За полдня Фрэнсис написал раз сорок или пятьдесят, извинялся, рассказывал, какая она оказалась звезда, лучше бы она вышла на сцену, люди аплодировали и ее звали. Уверял, что все данные получены из открытых источников, смущаться тут нечего, все ведь почерпнуто из ее собственных постов.
И Мэй знала, что это правда. Она злилась не оттого, что теперь общеизвестны ее аллергии. Или ее любимые блюда. Она годами открыто все это сообщала и считала, что публикация собственных предпочтений и узнавание чужих – один из жирных плюсов ее онлайновой жизни.
Что же так ужаснуло ее в презентации Гаса? Поди пойми. Только ли внезапность? Прицельная точность алгоритмов? Допустим. Однако они были не совершенно точны – может, в этом проблема? В том, что матрицу предпочтений выдают за твою суть, за тебя целиком? Может, и правда дело в этом. Как будто зеркало, но битое, кривое. И если Фрэнсису нужны были эти данные, некоторые или все, чего ж он ее не спросил? Впрочем, третий экран полдня кишел поздравлениями.
«Мэй, ты прекрасна».
«Отличная работа, нуб».
«Значит, никакой тебе верховой езды. Может, лама?»
Она продралась сквозь остаток дня и только в шестом часу заметила, что телефон мигает. Она пропустила три сообщения от матери. Прослушала – и во всех говорилось одно и то же: «Приезжай домой».
Мчась по холмам и сквозь тоннель на восток, она перезвонила и выяснила подробности. У отца случился приступ, отвезли в больницу, велели на ночь остаться под наблюдением. Пускай Мэй едет прямо туда – но когда она приехала, отца уже не было. Она снова набрала номер матери.
– Где он?
– Дома. Прости. Только что вошли. Я не думала, что ты так быстро доберешься. Ему получше.
И Мэй помчалась домой, а когда примчалась, задыхаясь, злясь и страшась, на дорожке увидела «тойоту», пикап Мерсера – и ее мозг словно швырнули в терновый куст. Только Мерсера здесь и не хватало. Сцена и так неприглядная – а с ним еще сложнее.
Она открыла дверь и увидела не родителей, но гигантскую бесформенную тушу Мерсера. Он стоял в прихожей. Видясь с ним после перерыва, она всякий раз содрогалась: какой огромный, какой комковатый. Волосы отросли, отчего он казался еще больше. Голова заслоняла люстру.