Сфинкс
Шрифт:
— Потому что их не существует.
Девушка кивнула, присела у стены и закурила сигарету.
— Мрамор получается из морских раковин, спрессовывающихся за миллионы лет в камень. Правильно? Поэтому в нем такая прозрачность — свет древних океанов.
— Правильно, — улыбнулся я. — А нефть — продукт длящегося миллионы лет распада органических веществ, и в ее черном блеске просвечивает сияние денег.
— Но разве работа только за деньги не портит? — не отступала девушка.
— Открою вам секрет: меня возбуждают не деньги, а охотничий азарт. Стремление найти то, что я уже почувствовал под землей.
Зоя кивнула:
— У меня такие же ощущения,
— Ура! Это уже третье, что у нас есть общего, — пошутил я.
Зоя посерьезнела.
— Как вы думаете, что с нами случится, когда мы умрем и пройдут миллионы лет?
Я посмотрел в блеклое вечернее небо. Снизу вместе с запахом скошенной травы донесся смех играющих ребятишек.
— Сольемся со Вселенной. Природа воспроизводит себя. Все очень просто, — наконец ответил я.
— Ничего не просто. — Девушка выбросила сигарету и встала. — Если хотите знать, мне восемнадцать. А она еще здесь.
На мгновение мне показалось, что я ослышался.
— Простите?
— Ваша жена не ушла. До сих пор здесь. Скрючилась в вашей тени.
— Послушайте, мы едва знакомы…
— Ой! Опять проштрафилась, прошу прощения. Иногда я говорю совершенно не к месту. Придется вам с этим мириться. Приходите сегодня на концерт — пожалуйста. Гарет вас по-настоящему уважает. Он будет в восторге. Я бы не позвонила, если бы не считала, что ситуация серьезная.
Зоя горько улыбнулась — одними кончиками губ, и это смягчило свирепость ее макияжа. В ней, несмотря на юность, ощущалась тревожащая зрелость, и нельзя было не заметить ее красоты.
— Гарет не знает, что вы здесь и что я вам звонила, — продолжала она. — Гордые родственники — ваша участь. Брат скорее умрет, чем попросит вас о помощи. Еще раз примите мои соболезнования по поводу смерти жены. Она, наверное, была потрясающим человеком. Гарет в самом деле сильно расстроился.
— Они были дружны.
— Группа играет в «Вю». Начало через час, так что нам пора двигаться.
Я колебался. Не рассчитывал услышать, как поет брат. Никогда не видел, как играет его группа, — эта была сфера Изабеллы, а я подсознательно сторонился рок-концертов: боялся, вдруг Гарет окажется не таким талантливым, как я надеялся. Мне хотелось верить в его будущее, потому что родители не верили в мое. А это означало, что он должен петь хорошо — по-настоящему хорошо.
Я окинул взглядом крыши домов — после силуэта Александрии городская правильность Лондона начинала действовать на нервы. Солнце готовилось скрыться за горизонтом.
— Пойдемте со мной, — настаивала Зоя. — Все лучше, чем болтаться здесь. Но только не в этом идиотском костюме.
18
«Вю» был когда-то бальным залом, но потом его решили сделать местом проведения рок-концертов. Кроме потолочных люминесцентных светильников и сцены с задником, где на красном фоне в круге красовалось большое черное «А», остальная отделка осталась в основном прежней. Балконы украшала лепнина, на потолке висела затейливо увешанная красными электрическими фонариками огромная хрустальная люстра. Стробоскоп метал на стены очереди голубовато-белых вспышек.
Бар располагался на верхнем балконе в окружении больших кабинок, и его отличала пульсирующая неоновая вывеска: Бетти Буп [25] занималась любовью с Микки-Маусом. Я протолкался сквозь толпу ребят со стаканчиками
25
Персонаж рисованных мультфильмов, созданный Максом Флейшером.
Мне показалось, что я очутился в преисподней Иеронима Босха, населенной мужчинами и женщинами в самых невероятных одеждах и с самыми немыслимыми прическами. Они сидели, привалившись к стене, на стульях, а какая-то парочка занималась любовью на столе в кабинке, не обращая внимания на товарищей, не проявлявших к ним ни малейшего интереса. Другая парочка щеголяла ярко-красными «ирокезами» больше фута высотой, причем парень был намного ниже девушки и напомнил мне расфуфыренного индюка. Его глаза были старательно обведены черной тушью и тенями для век, зато выбритый по сторонам стоящих торчком красных волос череп здорово походил на недопеченные оладьи. Разорванную майку скрепляли невероятных размеров булавки, черная кожаная куртка поверх нее сплошь состояла из молний и заклепок, тесно облегавшие ноги брюки были сшиты из резины. На его девушке был кожаный бюстгальтер — такую вещь можно приобрести в магазинах интимных товаров — и клетчатая мини-юбка, из-под которой выглядывали поддерживавшие ажурные чулки подвязки. В этой парочке было что-то от изящества первобытных племен — особенно в парне с его бритой удлиненной головой и орлиными чертами лица. Он казался бледным подобием нубийца — из тех, что мне приходилось видеть в Центральной Африке. И представить себе не мог, что англичанин способен так эффектно и изобретательно себя украшать, и на мгновение подумал: уж не является ли эта мода блестящим сплавом колониальной эры с психологией городской бедноты?
Соседи Гарета сидели в одной из кабинок, Зоя устроилась рядом с ними. Я поставил выпивку на стол и опустился напротив, не без удовольствия отметив, что они выглядели в этом зале не менее чужеродно, чем я. До странности разномастная группа — их объединяло только то, что все они нелегально жили в одном доме в Харлесдене, полуиндустриальном, совсем не привлекательном районе на северо-западной окраине Лондона. Тесно прижатые друг к другу однотипные викторианские домики приютились на одной стороне тупика и были предназначены к сносу, пока полтора года назад их самовольно не заняли Гарет и его друзья. Несмотря на мое неодобрение, я не мог не восхищаться энергией, с какой они взялись за ремонт здания: чистили древнюю, ведущую под улицу канализацию, освобождали от мусора сад на заднем дворе, меняли в окнах разбитые стекла.
— Великолепно, дружище, — заметил Дэннис. — Несмотря на все это буйство, сумел донести напитки в целости и сохранности.
В свои сорок лет он был активным членом международной марксистской группы и балансировал на грани шизофрении. Страстно любил литературу, а когда не читал Ницше, работал букмекером. Рядом с ним сидел Филипп, низенький дородный француз с длинными волосами, приехавший в Лондон, чтобы не служить в армии. По крайней мере так говорил Изабелле Гарет. Брат наверняка подцепил уклониста от призыва на каком-нибудь митинге анархистов.