Сфинкс
Шрифт:
Я был удивлен, не услышав на этот раз в голосе Уоллингтона ни капли иронии.
Он улыбнулся, словно стараясь успокоить, и добавил:
— Если, конечно, верить в миф о бессмертии. Трудно себе представить, на что только не пускалось человечество в поисках вечной жизни. Между двенадцатым и семнадцатым веками процветали целые индустрии по экспорту мумий — европейцы верили: если пить отвар, содержащий приготовленный из мумий порошок, то удастся прожить дольше. Дело оказалось настолько прибыльным, что египтяне стали отправлять в Европу недавно высушенные трупы. — Уоллингтон брезгливо ухмыльнулся. — Даже сегодня американские туристы тратят большие деньги, подкупая охрану, чтобы им разрешили переночевать в пирамидах. Им кажется — это
Поведение Уоллингтона странным образом изменилось — появилась холодность, скрывающая что-то иное, скорее всего надменность. Я почти начал подозревать, что под маской напускной эксцентричности он прячет свое истинное лицо.
— Я и раньше слышал о существовании астрариума. В кругу некоторых археологов, а не только для вашей жены, он превратился во что-то вроде Святого Грааля. — Уоллингтон подошел к шкафу и, порывшись, достал рукописный документ. — Вот письмо, датированное тысяча семьсот девяносто девятым годом, которое было отправлено из Александрии Наполеону Соннини де Манонкуром. В нем сказано, что хотя автору не удалось отыскать небесный ящик Рамсеса/Нектанеба, зато повезло найти фрагмент каменной дощечки с текстом, которая, по его мнению, имеет огромную религиозную и магическую ценность. Как вы можете заметить, письмо было завещано Британскому музею коптским египтологом и мистиком Ахмосом Кафре.
Я понял, что это то самое письмо, которое Изабелла много лет назад видела на Гоа. Заинтересованный, хотел рассмотреть витиеватый почерк француза, но Хью Уоллингтон быстро убрал документ обратно в шкаф.
— Значит, Ахмос Кафре пользуется авторитетом? — Я старался говорить так, чтобы в моих словах нельзя было почувствовать особенной заинтересованности.
— Как египтолог он безукоризнен. Что же до других его воззрений, то я не тот человек, который может судить. Однако доказано, что письмо подлинное.
— Как оно попало в музей?
— Кафре завещал нам свое имущество и труды. Не все было в равной степени ценно. Но вот что интересно, он сообщил музею, когда следует ждать поступлений. — Уоллингтон сделал паузу — видимо, для того чтобы произвести эффект. — Другими словами, с точностью до часа предсказал момент своей смерти. Удивительно!
Я нахмурился, ощутив в голосе собеседника злорадное ликование и вместе с тем почувствовав болезненный укол.
Уоллингтон надел белые хлопчатобумажные перчатки и поднял астрариум, чтобы осмотреть его снизу.
— Мне всегда забавно изучать работу мошенников.
— Мошенников? — Я моментально вернулся к реальности.
— Да. Неприятно вам говорить, но это скорее всего подделка — вероятно, семнадцатого века. Думаю, что астрариум сконструировали для коллекции обманок какого-нибудь алхимика, чтобы завлекать клиентов. Ему очень пришлась бы ко двору вещь, которую могли связывать с Нектанебом Вторым, великим египетским фараоном-магом.
Я смотрел на него и понимал, что он лжет. Весь вопрос был зачем.
— Я был рядом, когда жена извлекала его с морского дна. — Мне было трудно скрыть, что его высокомерие меня раздражает. На мой резкий тон из-за стеклянной перегородки подняли головы другие музейные работники.
— Простите, что разочаровываю вас, но я не сказал, что эта подделка дешевая. И к тому же, как я заметил, смешно надеяться, что сложное устройство времен фараонов могло дойти до нас в таком идеальном состоянии.
Уоллингтон говорил назидательно, и это еще больше убедило меня, что артефакт подлинный. Следовательно, он хотел завладеть астрариумом. Но к чему эта неуклюжая ложь? Даже если бы он сумел убедить меня, что вещь ничего не стоит, я бы все равно не оставил астрариум ему.
— Как геофизик, могу сказать, что такая сохранность — редкое явление, но все-таки встречается, — ответил я. — Иногда грунт на дне моря настолько плотен, что препятствует доступу кислорода. Возможно также, что механизм с самого начала покрыли маслом и тем самым создали водонепроницаемую защитную оболочку.
— Мистер Уарнок, вы хватаетесь за соломинку, — скривился Уоллингтон. — Я понимаю, что вы расстроены, тем более если учесть, при каких обстоятельствах был найден этот предмет.
Теперь его прежняя ирония показалась мне фальшивой, а лживая доброжелательность нужна была только для того, чтобы втереться в доверие и лишить бдительности. В голосе чувствовался металл неприкрытой агрессии, и я заметил, что его тело напряглось, будто он собирался драться. Я зашел за стул: мной управляли не мысли, а инстинкт жертвы, готовой бежать от охотника.
— Что ж, если это ничего не стоящая подделка, я просто оставлю ее у себя дома. — Я постарался произнести это как можно небрежнее и протянул руку взять астрариум, но неожиданно моя ладонь наткнулась на его руку, и он взял меня за запястье. Я попытался освободиться, но Уоллингтон для своей комплекции оказался очень проворным.
— Я вас уже предупреждал: даже для подделок существуют определенные правила.
Манеры Уоллингтона совершено изменились, и под маской ученого я увидел военного — тайную, но реальную угрозу. Я сразу испугался, душу переполнил страх. Затем также внезапно он стал спокойно-дружелюбным и отпустил мою руку.
— Это не займет много времени. Вы не откажетесь здесь подождать?
Теперь его улыбка была открытой, ободряющей. Я нехотя сел на стул. Может быть, у меня приступ паранойи? Через стеклянную перегородку было видно, как он в соседнем кабинете подошел к коллеге, на вид не из начальства. Они обменялись несколькими словами и посмотрели на перегородку. Но как я ни старался, мне не удалось перехватить их взгляды, и я догадался, что перегородка была прозрачной только с одной стороны. Ученые как будто спорили. Коллега был старше Уоллингтона. Он потянулся к телефону, но Хью перехватил его руку и не дал поднять трубку.
Рукав на рубашке Уоллингтона задрался, и показалась татуировка. Он быстро дернул рукой, и татуировка исчезла. На расстоянии было трудно судить, но мне показалось, что я различил Ба, схожее с тем, что носила на ноге Изабелла. Совпадение рисунков подействовало на меня словно удар электрического тока.
А звук захлопывавшейся неподалеку двери заставил действовать. Я положил астрариум обратно в рюкзак и поспешно, но стараясь не привлекать внимания, вышел из кабинета.
Вестибюль музея был полон туристов. Я остановился у подножия широкой мраморной лестницы и заметил у противоположной стены служителя, внимательно осматривающего толпу. Быстро нырнул за колонну. В этот момент открылась дверь лифта, и из кабины с видом, не оставляющим сомнений в серьезности намерений, вышли пять охранников. По команде старшего они разделились и принялись прочесывать толпу туристов и посетителей музея. Эти люди явно кого-то искали. Я лихорадочно оглянулся. Неподалеку молодая беременная женщина с ребенком никак не могла справиться с детской коляской. Малышка разревелась. Я пригнул голову, быстро подошел к женщине и предложил помочь. Не дожидаясь ответа, успокоил девочку, пристегнул ее к сиденью и в сопровождении матери покатил к выходу. Когда мы проходили мимо охранника, я улыбался и что-то говорил благодарной женщине — втроем мы производили впечатление молодой семьи. На меня никто не обратил внимания. Но когда мы оказались у конторки служителей, зазвонил телефон. Девушка сняла трубку и посмотрела в мою сторону. Я призвал на помощь весь свой актерский талант и ответил ей безразличным взглядом. До вращающейся стеклянной двери оставалось не больше фута, когда она позвала охранников. Не говоря ни слова, я отдал коляску матери и, стараясь не поддаваться панике, поспешно покинул музей. На улице бросился бежать, остановил такси и прыгнул в машину.