Сфинкс
Шрифт:
– Подождите, - перебил полицейского Гамаль Седар.
– Из того, что этот тип грабил музеи, вовсе не следует, что...
Аль-Расул вынул из кармана фигурку скарабея, вырезанную из вулканического стекла, и протянул директору музея.
– Ваш экспонат?
– Да, да! Но вы сказали...
– Скарабея нашли в багажнике машины. Его идентифицировали по переданному вами списку похищенного и фотографиям. Все остальное исчезло... В машине обнаружили также хирургические перчатки, а в карманах Холбрука кусачки, стеклорез, потайной фонарь. Экспертам не составит труда установить,
Гамаль Седар на несколько секунд задумался.
– Возможно, скарабея и все прочее подбросили в машину Холбрука, чтобы сбить нас... Вас со следа, - заметил он.
– Мы обсуждали такую версию, - сказал аль-Расул.
– Слишком невероятное совпадение. Неизвестные преступники избирают для запутывания следов именно эту машину - машину грабителя музеев! Нет, господин Седар, все произошло иначе.
– Не поделили добычу?
– Едва ли. Я объясню. Если бы сообщник или сообщники Холбрука и его приятеля решили захватить ценности, они стреляли бы, по всей вероятности, изнутри машины - и уж во всяком случае аккуратнее. А там стреляли снаружи, из М-16, весь "Опель" Холбрука изрешетили. Найдена гильза и от пистолетного патрона - возможно, Холбрук отстреливался. Но главное - скарабей.
– Почему?
– удивился Седар.
– Преступники перевозили похищенные экспонаты не навалом в багажнике, а в чем-то: сумке, саквояже, кейсе, так?
– Конечно...
– И скарабей выпал, когда эту сумку или кейс открывали. Но зачем сообщникам Холбрука открывать кейс на ночной дороге? Они бы и без того знали, что там находится. Я предполагаю, господин Седар - и оснований для этого более чем достаточно, - что герру Холбруку элементарно не повезло. Его ограбила одна из банд, что в изобилии гнездятся в трущобах.
Седар в отчаянии схватился за голову.
– Но это значит, что наши экспонаты утрачены навсегда!
– Нет.
– Аль-Расул покачал головой.
– У меня есть идея. Собственно, потому я и пришел... Мне понадобится ваша помощь.
– Какая идея?
– Директор подался вперед, в глазах его вспыхнул огонек надежды.
– Эти банды, господин Седар, состоят как правило из людей крайне невежественных. Золото от меди они, пожалуй, сумеют отличить, но разобраться в истинной ценности археологических находок...
– И что же?
– Господин Седар, я прошу вас временно скрыть от прессы факт ограбления музея.
– Зачем?
Аль-Расул пристально посмотрел на директора.
– Если в газетах будет объявлено, что из музея украдены очень ценные экспонаты, бандиты могут сообразить, что к чему, и вот тогда мы действительно никогда не найдем похищенного. Скорее всего, они избавятся от добычи - скажем, утопят. В таких случаях осторожность часто берет верх над жадностью - ведь попадись они в руки полиции, на снисхождение могут не рассчитывать... Но если бандиты примут содержимое кейса Холбрука за безделушки, они начнут продавать их. Вот тут-то мы и ухватимся за ниточку.
– Да, я понял, - медленно проговорил Гамаль Седар.
– Но это не так легко осуществить.
– Почему? Об ограблении знают немногие. Предупредите
– Я не об этом. Экспонаты... Некоторые имеют широкую известность, посетители приходят в музей специально, чтобы посмотреть на них. Например, бронзовый стилет, найденный Джулианом Прендергастом в 1925 году. Как объяснить отсутствие этого произведения искусства в экспозиции?
– Мм...
– Аль-Расул побарабанил пальцами по подлокотнику кресла. Всего было украдено сто тридцать семь экспонатов, так?
– Да.
– Сколько из них так же знамениты, как стилет Прендергаста?
– Ну...
– замялся Седар.
– Может быть, десять... Двенадцать...
– И можно предполагать, что на отсутствие остальных не обратят внимания?
– Вероятно.
– Тогда вот что, - решительно заявил аль-Расул.
– Закройте пятый корпус ещё на одни сутки, объясните это работами по совершенствованию экспозиции или чем хотите. За это время в полицейской лаборатории по вашим фотографиям и описаниям, под руководством ваших специалистов будут изготовлены копии тех десяти-двенадцати экспонатов. А потом помещайте их в витрины и открывайте музей.
– Да, - лицо Седара просветлело, - это выход... О, как я признателен вам, господин аль-Расул, как много вы делаете для меня, для науки...
– Для закона, - поправил начальник полиции.
6
В четыреста шестом номере каирского отеля "Луксор" ассистент египетско-ассирийского отдела Британского музея Дэвид Сэйл вновь развернул на столе свиток папируса, раскрыл исписанную до половины толстую тетрадь и вооружился авторучкой. Но сегодня вопреки обыкновению он работал недолго, не более получаса, после чего отбросил ручку, подпер подбородок ладонью и угрюмо уставился на древний папирус.
Все напрасно! Еще недавно Сэйлу казалось, что он на пороге открытия и вот он зашел в тупик.
С 1822 года, когда Жану Франсуа Шампольону удалось прочесть иероглифы Розеттского камня - испещренной надписями базальтовой плиты, откопанной наполеоновским солдатом в дельте Нила в августе 1799 года, - считалось, что в египетской письменности нет более тайн для науки, и не существует отныне иероглифического текста, который был бы непонятен специалисту. Но в руки Дэвида Сэйла попал такой текст! Два года назад он за бесценок приобрел в арабской лавчонке невесть как попавший туда папирус - приблизительно эпохи Тутмоса Первого. Одного взгляда хватило Сэйлу, чтобы у него загорелись глаза. Да, это походило на иероглифы, но лишь походило! Контуры знаков разительно отличались от иератического или демотического письма. Между тем подлинность папируса не вызывала у Сэйла сомнений.
Ученый предположил, что имеет дело с разновидностью жреческой тайнописи, своеобразным шифром. Разгадать этот шифр, открыть ещё одну страницу истории стало целью всей научной деятельности Дэвида Сэйла. Он применял различные методы, включая компьютерный анализ, и даже добился кое-каких результатов, прочел отдельные слова... А вот дальше не продвинулся. Надпись на папирусе была слишком коротка. Вот если бы разыскать другие тексты, написанные тем же шифром! Дэвид Сэйл искал - увы, безрезультатно.