Схаас
Шрифт:
В глубине души Изабелла понимала, что Джон прав. Незачем тешить себя пустыми мечтами. И наверное, его хладнокровие было напускным… а что, если нет?
Изабелла повернула подушку так, чтобы уткнуться в сухое место.
Это ничего не меняет, и она вполне отдавала себе в том отчет. Им суждено расставание, она останется одна, а значит, никакого значения не имеет, что он там чувствовал на самом деле. Нужно подумать о чем-то другом. Можно ли вообще было рассчитывать, что герой новой легенды, да еще дворянин, да еще из будущего, да еще такой красивый, умный, добрый, чуткий, заботливый, внимательный, сильный, отважный, непреклонный, честный (она перевернула подушку)…
Спустя какое-то время, проведенное в хаотичных размышлениях, успев низвергнуть образ Джона до уровня бессердечного дурака, не способного увидеть свое счастье, и вновь вознести его на пьедестал человечности и великодушия, успев швырнуть проклятую подушку в стену, поднять ее и снова отбросить, Изабелла забылась коротким полусном, в котором видела себя рядом с Джоном в его непостижимом, громадном, шумном будущем мире. Но даже в этих бредовых мечтах (бредовых? Ах да, конечно, будь хотя бы ничтожная возможность для их осуществления, сэр призрак наверняка намекнул бы…) оставался один вопрос: что чувствовал Джон?
Изабелла села на постели. Слезы уже не текли, и она (во всяком случае, так ей показалось, смогла рассудить здраво. Судьбу не изменишь, это она уже уяснила себе. Но как-то глупо и нелепо принимать судьбу слепо. Лучше знать ее — то есть не знать наперед, как раз это способно отнять все силы, а понимать. Вот и ей сейчас нужно не метаться, а понять, л… какие чувства владеют Джоном.
Она встала и тихонько покинула комнату. Если Джон спит, это уже половина ответа. А если стоит перед окном или сидит, неотрывно глядя на свечу… можно будет сразу и поговорить, спокойно, трезво…
Дверь Джона была открыта, из нее лился свет трепещущего огонька. Отчего-то по-прежнему крадучись, Изабелла приблизилась и осторожно заглянула внутрь. Джона в комнате не было. Пакет с бумагами и запиской лежал на полу, а свеча валялась на столе. Огонек доживал последние мгновения, перед тем как полностью погрузиться в лужицу воска.
«Пожелание выслушать наблюдения» на секретном языке, употребляемом Клахаром с особо доверенными орками, означало какую-то неожиданность. Зохт-Шах, придя в лагерь в сопровождении дюжины гвардейцев графа и призвав к себе нескольких сотников, ненароком переиначил просьбу Клахара: «Вождь Калу велел тебе прибыть с докладом», но Раххыг понял, в чем дело. Разумно предположив, что неожиданный поворот переговоров как-то связан с иджунскими сотниками, он в первую очередь присмотрелся к ним, а потом, собираясь, отдал приказ оркам потолковее: сохранять порядок, пресекать лишние разговоры, верить в мудрость вождей и на всякий случай тайком присматривать за другими кланами, «а то мало ли чего они сглупить могут — все примечайте». И перед Клахаром появился, уже действительно имея некоторые наблюдения.
— Морды знакомые, это все лучшие сотники Зохт-Шаха, а вот одного шустрика я не знаю, — говорил он, оставшись с вождем наедине. — Не только среди сотников, но и вообще поблизости от Зохт-Шаха. Да и не тянет он на сотника — хил. А всех иджунов поважнее я наперечет знаю.
— Может, это был переодетый шаман?
— Сомневаюсь. Вчера все шаманы собрались у тебя, я их видел — такой морды не припомню.
— Зохт-Шах прислал не всех своих шаманов, — задумчиво проговорил Клахар. — Во всяком случае, я всегда подозревал, что их у него намного больше.
— Но не станут же иджуны колдовать в самой крепости Рэдхэнда!
— Да, — согласился Клахар. — Бредовая мысль. Тем более в одиночку… Нет, наверное, это просто какой-нибудь новичок.
Тут уже Раххыг усомнился:
— Новичок среди лучших сотников? А что, господин, мы чего-то ждем?
Клахар ответил не сразу.
— Не знаю, друг мой. У меня есть некоторые подозрения, что доверять Зохт-Шаху нельзя, и почти полная уверенность, что он что-то задумал.
— Против нас? Прости, господин, верится с трудом. Иджу — наш вернейший союзник.
— Я постоянно думал об этом, — кивнул Клахар. — И знаешь, о ком вспомнил? Об урсхинах. Они были еще ближе к нам — и все же приняли сторону Штурки. Что еще приметил?
Раххыг задумался, вспоминая детали минувшего дня. Клахар не торопил его, встал у окна, глядя на первые звезды. Странное чувство посетило его: непобедимая уверенность, что все, решительно все, что происходит, — к лучшему. И весь этот безумный переход в старый мир, и трудности возвращения в Закатный мир могут стать хорошим уроком, если он сам, Клахар, справится со своей задачей.
А он справится…
Стук в дверь оторвал его от размышлений. Вождя Калу посетил сам Зохт-Шах.
— Я увидел свет в твоем окне и решил попросить об одолжении, раз уж ты не спишь. Я, видишь ли, знаю лишь несколько английских слов, и их, конечно, не хватит; чтобы объяснить страже, что я хочу выпустить из замка двоих сотников.
— Не скажешь ли сначала, как прошел разговор? — поинтересовался Клахар. — Неужели твои орки так легко приняли истину?
Зохт-Шах грустно вздохнул:
— Пока лишь эти двое. Они лучшие, в них я и не сомневался, остальные же просто в отчаянии. Я уверен в окончательном успехе, но пока что рассказывать нечего. Теперь я хочу, чтобы эти двое осторожно подготовили моих иджунов к мысли, что переговоры могут закончиться так, как никто не ожидал. Так не поможешь ли мне?
— Конечно, Раххыг исполнит твою просьбу, — сказал Клахар, кивнув своему сотнику.
Когда они вышли, вождь вновь прильнул к окну, теперь уже с практическим интересом — отсюда были частично видны южные ворота. К сожалению, он сумел разглядеть только часовых и Раххыга, Зохт-Шах и оба его «лучших» проплыли неясными тенями.
Вернувшись, Раххыг не стал дожидаться вопроса:
— Это Хич и Назах.
— Знакомые имена…
— А как же, те еще ловкачи. Это они семь лет назад столкнули лбами штервов и мёршинов. А через два года нагрели и урсхинов, дельце было — залюбуешься. Они у Зохт-Шаха на особом положении: званием сотники, а по сути — ближайшие помощники, любого тысяцкого за пояс заткнут.
«Как ты у меня, — подумал Клахар. — Только ты, верю, их обоих сам за пояс заткнешь».
— Вернемся к разговору. Итак, твои выводы? — спросил он по-английски.
Раххыг будто и не заметил перехода на другой язык.
— Тысяча чертей, какие выводы? Ясно, что иджуны что-то замыслили.
— Да, но что именно?
— Ладно, — посерьезнел Раххыг. — Больше ничего настораживающего вспомнить не могу. Значит, у нас есть подозрения, есть три сотника и некий тип в замке с Зохт-Шахом, и есть Хич и Назах, которые уже выпущены наружу с каким-то приказом. Стражник в воротах спросил, известно ли графу, что их отпускают на ночь глядя, и Зохт-Шах сказал, что нет, но у него есть разрешение сэра Томаса призывать и отпускать своих орков. Стражник вывел сотников и отправил одного из своих людей к графу, так и сказал Зохт-Шаху: я, мол, должен сообщить. Я перевел, но тот ничего не сказал, кивнул только и ушел. Вроде бы ничего подозрительного, а на ум сразу идет одно — готовится пакость. Мне не хотелось этому содействовать, но, раз ты просил… Что это может значить?