Шадизарский дервиш
Шрифт:
Конан невольно задержался возле этой статуи, но золотоволосый воин поторопил его:
— Не следует заставлять королеву ждать. Гуайрэ становится гневной, когда ее сердят.
Он так и выразился — «становится гневной». Как будто говорил о богине, которая может менять ипостаси и из милостивой и прекрасной превращаться в яростную и суровую. Возможно, подумал Конан, именно так оно и есть. Особенно если принять во внимание древний возраст Гуайрэ и ее явно нечеловеческую природу.
Киммериец был заинтригован. За то короткое время, что он провел в затерянном среди песков дворце, он успел услышать о Гуайрэ достаточно противоречивых и удивительных вещей. Однако Конан привык доверять
Золотоволосый воин остановился перед низенькой дверцей, сделанной из огромного цельного куска полупрозрачного камня. Камень этот был отполирован и украшен резьбой — все тот же странный узор со змеями, глазами, сплетающимися руками, как распознал Конан.
Внутри, в покоях, расположенных за этой дверью, горел мягкий золотистый свет. Отблески его переливались в камне, наполняя хрусталь сокровенной таинственной жизнью.
— Сюда, — показал воин.
Он опустился на колени перед дверью и коснулся лбом порога. Затем, не вставая с колен, протянул руку и толкнул дверь. Она медленно, беззвучно распахнулась, и перед киммерийцем предстала огромная комната. Ее противоположная стена терялась где-то в бесконечности, — сколько Конан ни всматривался, он не мог ее увидеть. Прямо перед порогом стояла крохотная свеча. Ее огонек беспомощно трепетал на сквозняке. Трудно было поверить в то, что именно этот огонек наполнял жизнью массивный кристалл.
— Входи, — прошептал воин, глядя на Конана снизу вверх. — Госпожа ждет тебя.
Конан перешагнул через лежащего ниц воина и, пригнув голову перед низкой притолокой, вошел в таинственную комнату. Дверь беззвучно затворилась за его спиной.
Олдвин расхаживал по своей тюрьме взад-вперед, и досада росла в нем с каждым мгновением. Почему он позволил Конану выскочить вперед и занять его место на встрече с ее величеством? Разве неотесанный варвар сумеет правильно провести переговоры? Что вообще может такой необразованный субъект знать о тонкостях дипломатии? Конан непременно провалит все дело! Королеве будет достаточно разок взглянуть на его физиономию — и все, пленники никогда больше не выйдут на свободу. Ее величество — если она действительно прожила на свете так долго, как утверждает этот негодяй Заграт, — несомненно, разбирается в людях. Она сразу поймет, что таким, как Конан, место в тюрьме. И это будет только справедливо — хотя и очень печально.
Можно, конечно, настоять на собственной встрече с ее величеством. Попытаться переубедить ее. Но — поздно, поздно! Королева уже увидела Конана. Она, несомненно, решит, что Олдвин — сообщник злокозненного киммерийца. Нет, не видать им больше свободы…
Олдвин успел забыть о своем страхе перед этой встречей. Теперь главенствующим чувством в его душе стала досада.
Побегав еще с полчаса по комнате, он подошел к двери, приложил ухо, прислушался. Вдруг киммериец уже возвращается? Вероятно, он вернется в эту же камеру. И расскажет обо всем, что увидел. Олдвин сумеет вытащить из него все сведения, даже если Конан будет упираться и попробует отмалчиваться.
В конце концов, от того, какова Гуайрэ и как прошла ее встреча с Конаном, во многом зависит грядущая судьба обоих пленников.
Неожиданно у Олдвина закружилась голова, он покачнулся и, чтобы не упасть, всем телом привалился к двери.
И тут дверь открылась. Она оказалась незапертой!
Олдвин буквально вывалился из комнаты, которую все это время считал своей тюремной камерой, откуда нет и не может быть выхода. Он сильно ударился и с терцию полежал неподвижно, ожидая, пока утихнет боль. В голове у него все так
Наконец, держась за стену, он поднялся на ноги. Огляделся. Длинный коридор уводил в обе стороны. В нишах вдоль всего коридора стояли горящие светильники — это были глиняные и медные лампы, сделанные в виде самых различных диковинных существ. Весь коридор был залит таинственным мерцающим светом.
Олдвин избрал произвольное направление и медленно зашагал вперед. Ему было все равно, куда идти: подземные чертоги в любом случае представляли для него сплошную загадку.
Коридор уводил его под уклон, все глубже и глубже под землю, и Олдвину в конце концов начало казаться, будто он не человек, а слепой червь, огромное кольчатое существо, зарывающееся в почву, чтобы найти себе там убежище и пропитание. Он даже зажмурился, чтобы лучше представить себе, что ощущает подобное создание, и тотчас был наказан за излишнее усердие в фантазировании: он врезался в какое-то препятствие, которого не заметил, поскольку пробирался вперед вслепую.
Искры посыпались из глаз Олдвина. Он тихо вскрикнул и уставился на преграду, выросшую перед ним так внезапно и с таким нечеловеческим коварством.
Это была решетка, сделанная из какого-то не известного бритунской Академии материала. Тончайшие нити переплетались между собой, образуя причудливый узор, немного напоминающий паучью паутину, однако куда более изощренный. Ни один паук не сумел бы соткать подобные спирали, отдаленно напоминающие контуры роз. Но самым удивительным Олдвин нашел то обстоятельство, что «паутина» эта была почти невидимой. Даже если бы Олдвин изо всех сил таращился и выпучивал глаза, он и то обнаружил бы эту сеть лишь очутившись прямо перед ней.
Полупрозрачные нити сияли серебристым светом. Их бледное лучистое свечение отбрасывало едва заметные блики на стены.
Олдвин провел над ними рукой. Они источали приятную прохладу, которая слегка щекотала ладонь. И вдруг «паутина» начала стремительно таять. Олдвин поскорее отдернул руку, опасаясь, как бы эти таинственные нити не превратились в какое-нибудь клейкое и ядовитое вещество и не убили бы его, прилипнув к коже. А что? Ему доводилось слыхать о ядах, убивающих одним прикосновением к ним.
Но ничего подобного не произошло. От тепла человеческого тела тонкая сетка попросту растворилась в воздухе. После нее осталось благоухание — и ничего более. Олдвин осторожно шагнул дальше, но тотчас остановился.
Впереди не горело больше ни одной лампы. Перед ним расстилалась сплошная чернота.
Конан еще раз огляделся по сторонам. Необъятное пространство покоев королевы было залито теплым золотым сиянием. Но теперь киммериец мог бы поклясться, что источником этого света была вовсе не крохотная свечка на пороге, а некая человеческая фигура, отделившаяся от пустоты и представшая перед варваром.
Это была фигура юной женщины, высокой и гибкой. Она была облачена в длинные просторные одежды белого цвета. Тончайший полупрозрачный шелк бережно окутывал ее тело, и киммериец отчетливо видел сквозь покрывала каждый изгиб, каждую округлость. У нее была длинная талия, сильная спина и очень большая, странная для такого тонкого тела грудь.
Распущенные золотые волосы покрывали ее плечи и ниспадали до середины бедер. Они были схвачены на лбу тонким золотым обручем, усыпанным рубиновыми украшениями в виде глаз: широко раскрытые глаза чередовались с узкими, прищуренными. Самое большое око, сделанное из бриллианта, красовалось над ее лбом.