Шафрановые врата
Шрифт:
Но Этьен не был таким человеком, каким она его описывала! Он любил меня и хотел меня.
— Я не верю тебе. Можешь говорить что угодно.
Манон наблюдала за мной; ее лицо ничего не выражало.
— Я могу говорить все, что хочу, Сидония. Я могу говорить все, что хочу, — повторила она.
Мы стояли лицом к лицу. Дети собрали сумки и исчезли в доме. Казалось, больше говорить было не о чем.
Я вернулась в отель «Ла Пальмере». Стоя у окна, я смотрела на Атласские горы, темнеющие на фоне синего неба. Я услышала полуденный зов с минаретов
Не отходя от окна, я попыталась вспомнить запах кожи Этьена, его нечастую слабую улыбку. Я попыталась восстановить в памяти наши разговоры, когда мы вместе ели, засыпали и просыпались. Но могла думать только о выражении его лица, когда я сообщила ему о ребенке, и о том, как он внезапно стал чужим.
Я знала, что от Манон нельзя добиться правды. Этьен защищал меня. Мне нужно сказать ему, что я достаточно сильная, что смогу вынести его болезнь. Я выйду за него замуж и буду с ним рядом. Он может отбросить свои страхи.
Незачем было возвращаться в Шария Зитун. Я выяснила отношения с Манон. Она бы снова лгала и запутывала меня. Она не сообщила бы мне ничего о возвращении Этьена. Был только один человек в Марракеше, который мог помочь мне сейчас.
Я взяла калечедо Сада Мажорель. Я надеялась, что найду Ажулая, работающего там. Если нет, я могу спросить у мсье Мажореля, когда он приедет в следующий раз. Я увидела троих мужчин в белых одеждах, вскапывающих одну из цветочных клумб недалеко от входа.
— Pardonnez moi[73] , — обратилась я к ним, отметив отчаяние в своем голосе.
Все трое мужчин выпрямились. Посредине стоял Ажулай.
— Ажулай! — воскликнула я облегченно, как будто искала его много лет. — Ажулай! — повторила я, подходя ближе.
Я знала, что говорю слишком громко, но, пожалуй, я была не в состоянии говорить тише.
— Можно мне поговорить с вами? Это касается Этьена. Мне... мне нужно... — Я запнулась и сжала губы. Что мне нужно?
Остальные мужчины наблюдали за тем, как Ажулай перешагнул через кучи красной земли и подошел ко мне.
— Пожалуйста, мадемуазель О'Шиа, — сказал он, — идите и присядьте там, в тени. Я скоро закончу. Подождите меня.
Через некоторое время он воткнул свою лопату в кучу земли и подошел ко мне.
Я поднялась.
— Мне нужно спросить у вас...
Но он прервал меня, подняв одну руку.
— Пожалуйста, давайте не будем говорить здесь.
Я поняла, что вела себя неподобающим образом, явившись к нему на работу.
— Мне можно отлучиться, но я должен вернуться. Пойдемте. Мы пойдем ко мне домой.
Я беспомощно кивнула и последовала за ним через сад на улицу. Пока мы шли к его дому, я ни о чем не спрашивала.
— Вы не сможете долго идти по такой жаре, — сказал он, глядя мне в лицо.
И снова я просто кивнула. Он подозвал калече,и
Мы шли в медину, но не через Джемаа-эль-Фна; очевидно, были и другие входы в старый город. Я не знала, как далеко мы зашли по узким улочкам. Наконец Ажулай достал из складок своей джеллабыбольшой ключ и открыл дверь в воротах. Его руки были в красной грязи. Я посмотрела на его лицо — на щеке и скулах были полоски грязи. Его белая одежда — джеллаба,свободные хлопковые штаны и чалма, которые, должно быть, мсье Мажорель заставлял носить в саду всех своих рабочих, — также загрязнилась.
— Прошу прощения, что оторвала вас от работы, — заговорила я. — Но, Ажулай... Ажулай, мне нужно поговорить с кем-нибудь об Этьене. Мне нужно, чтобы вы рассказали все, что знаете. Манон говорит... — Я запнулась. Я не хотела рассказывать о своем ребенке. Или он уже знает?
Мужчина, вышедший из ворот соседнего дома, бесцеремонно рассматривал меня. Ажулай кивнул.
— Пройдемте внутрь.
И снова я пошла за ним; я отметила только, что мы шли через внутренний двор. Когда он остановился, я тоже остановилась. Он снял свои бабучии жестом указал на открытую дверь. Я замерла в нерешительности, зная уже, что не снимать обувь, заходя в чей-то дом, было признаком невоспитанности. И тем не менее... Я опустила глаза на свои ботинки, прикидывая, сколько времени буду их снимать и что буду хромать, идя через комнату без моей встроенной подошвы.
— Прошу вас, — сказал он, и по тому, как он протянул руку, приглашая меня войти, я поняла, что он не ждет, что я сниму обувь. Внутри он жестом показал на кушетку, и я присела на ее край. Он удалился, а я зажмурилась и закрыла лицо руками.
Через несколько минут я услышала шелест ткани и, подняв глаза, увидела пожилую женщину, несущую поднос с чайником и двумя стаканами. Она поставила поднос, наполнила один стакан и протянула его мне.
Я взяла его, сказала «шукран»,затем поставила стакан на стол. Женщина наполнила другой стакан, поставила его на стол рядом с моим и вышла.
Не знаю, как долго я смотрела на эти два стакана чая. Наконец появился Ажулай; он все еще был в рабочей одежде, только без чалмы, но лицо и руки были чистыми. Капля воды, задержавшаяся на мочке его левого уха, сверкала как бриллиант; его волосы были влажными и вились над воротником.
— Что вы хотите узнать об Этьене? — спросил он, поднимая свой стакан с чаем.
— Когда вы пришли в отель и я думала... Когда Манон солгала мне... вы сказали, что мы поговорим о нем снова. Сейчас мне нужно получить ответы на некоторые вопросы.