Шаг к звездам
Шрифт:
Автомат непомерным грузом оттягивал руку, на душе было горько, хотя вряд ли он смог бы помочь Поланду, даже вовремя заметив, что тот ранен, — Извалов понимал это разумом… но нет на свете худшего обвинителя, чем собственная душа, которая зачастую не приемлет оправдательных доводов рассудка…
Он присел у края обрыва, глядя вниз, на ползущий по горной дороге караван, испытывая мучительную внутреннюю борьбу, которая шла между сиюсекундными порывами чувств и холодной логикой выживания…
Затаиться и ждать. Выбраться отсюда, найти Бет, взглянуть в ее глаза, понять, что на самом деле
Антон потерял право на эмоции. Он при всем желании не мог забыть шока, который испытал при визуальном сравнении нейромодулей полуразобранного андроида со своим имплантом.
Компоненты, содержащие искусственные нейросети, выглядели идентичными, — их произвели по одной и той же технологии, а сам факт существования рабочей модели человекоподобной машины стоил того чтобы выжить, донести эту информацию до российских спецслужб…
Только эти мысли удерживали дрожащий от напряжения палец Извалова на теплом металле тугой спусковой скобы.
Он похоронил тело Поланда, соорудив могилу из камней, а затем, в немом оцепенении сел за руль, направив внедорожник вниз, чтобы выйти на след ушедшего к границе каравана.
Бет молчала, коммуникатор тщетным грузом давил на плечо, мысли оставались тяжкими, горестными, словно сознание внезапно зашло в тупик, и сейчас оцепенело, без толку вглядываясь в серую мглу, преградившую дальнейший жизненный путь.
Это было не малодушие и даже не отчаяние, — машинально управляя машиной, Извалов мысленно перебирал собственную жизнь, пытаясь понять, почему так сильно задели его вопросы Бет, в чем кроется недопонятый смысл начатого не ко времени и внезапно оборвавшегося разговора. Почему она искала истину там, где ее нет, пытаясь различить в поступках и судьбах отдельно взятых людей какие-то несуществующие мотивы, градации…
При чем здесь Давыдов? — Мучительно размышлял он. — Зачем, по какому праву она сравнивала его с Алимом?
Подозрение, что Бет знает о нюансах человеческой души гораздо больше, чем позволяет себе высказать, крепло с каждой минутой этих неприятных, надрывных размышлений. Антон ехал по следу каравана, а его мироощущение постепенно менялось, — он уже не воспринимал свои действия, как попытку спастись, словно привычные чувства ушли, покинули рассудок, который по инерции искал выход из непонятного тупика…
Вроде бы все было ясно, — с точки зрения фатализма любые события укладываются в рамки понимания, но Антона тревожила непривычная подоплека собственных рассуждений. Разве он мог отнести себя к людям, слепо верящим в судьбу?
Конечно, нет. Но если так, то вопрос Бет закономерен, справедлив, и истина заключается не в самих поступках, а в том, как ты сам воспринимаешь их. Вопрос субъективной веры в собственную правоту, вот что подразумевала она. В таком случае, выходит, что у человека вообще нет предначертанной судьбы? Есть только поступки, которые порождают длинные цепочки следствий? Просто кто-то осознает это и начинает сам формировать желаемый исход, а кто-то слепо движется по течению, не понимая, что может в любой момент остановиться, пойти поперек стремнины, чтобы осознанно сформировать иной отрезок собственного бытия?
Как же в таком
Но если все станут отдавать себе полный отчет в каждом совершенном действии, не сойдет ли мир с ума, да и возможно ли это?
Нет, невозможно — нашептывало подсознание. Миллионы людей никогда даже не задумывались над подобными дилеммами.
В конечном итоге, если пытаться ставить не точку, а хотя бы знак препинания в этой цепочке мыслей, вывод напрашивался один — только те люди, что полностью осознают свои поступки, могут быть поделены на плохих и хороших. Остальных просто нельзя судить.
Зачем Бет задала этот вопрос? Что она хотела узнать из сиюсекундного, правдивого ответа?
Антону казалось, что он полностью потерялся в этих непривычных тяжелых мыслях, и единственный не подлежащий сомнению жизненный путь сейчас невольно ассоциируется в его рассудке с отпечатками протекторов ушедших вперед внедорожников.
Он двигался по следу каравана, в направлении реки Пяндж, и было непонятно, — творит он сейчас свою судьбу, или слепо придерживается фатальной, предначертанной кем-то линии?
Хотелось одного, — чтобы Бет вышла, наконец, на связь.
Ночь стояла бархатная, густая.
В небе ярко сияли звезды, их призрачные холодные огоньки отражались в мутных водах пограничной реки; таинственно серебрилась убегающая вдаль лунная дорожка, в неживом свете смутно оконтуривались близлежащие высоты, тишина звенела…
Над мутными водами реки царил обрывистый берег. По гребню возвышенности вились змейки старых траншей, на брустверах которых уже успел поселиться чахлый кустарник.
…Караван, состоящий из пяти «джипов», прибыл в назначенное место задолго до темноты. Примерно в трех километрах от берега располагались руины заброшенной заставы, окруженной глинобитными хибарами существующего поныне поселения. Антон, остановивший машину за косогором, осторожно вскарабкался на гребень возвышенности и расчехлил электронный бинокль, найденный в багажнике угнанного внедорожника.
Здание заставы на афганском берегу, не раз переходило из рук в руки, — об этом немо свидетельствовали проломы в стенах, пустые глазницы закопченных окон, да остатки временных укреплений на плоской местами осевшей крыше двухэтажной постройки. От полного разрушения типовую казарму спас лишь запас прочности железобетонных панелей, да то обстоятельство что массивные блоки невозможно растащить и приспособить в хозяйстве.
Глинобитные лачуги, окружающие руины, выглядели обитаемыми, но крайне убогими: Антон наблюдал, как возятся в пыли полуголые дети, в то время как подростки постарше помогали уцелевшим во время ночного боя контрабандистам перегружать тщательно упакованный «товар» из багажников машин на низкорослых, выносливых мулов.
Кроме детей меж глинобитных построек изредка появлялись женщины, — они не обращали внимания на подъехавшие машины, занимаясь своим нехитрым бытом, пока один из боевиков не отправил нескольких из них к Пянджу.